В Москве жара.
Температура даже в тени выше тридцати. Воздух густой и плотный. Каблуки проваливаются в гудрон. Идти по солнечной стороне – самоубийство, но переход на другую сторону улицы мало что меняет. Тень серая, непрочная – она не дает прохлады. Серебряные босоножки стерли мне ноги. Но я иду ровно – эту боль я привыкла переносить.
В летних отделениях под полотняными тентами нет ни одного свободного столика. Внутри часто не работают кондиционеры, окна раскрыты настежь: в них грохочет и ревет Москва. Зал гудит, как оркестровая яма, разговаривать практически невозможно. Пахнет пылью и жареными кофейными зернами.
Людей много. Кажется, весь город пришел выпить и закусить. За соседним столиком непременно окажется сильно загорелая блондинка в коротких белых брюках на завязках, босоножках на низком ходу и солнечных очках от Эскада. Я этот тип сейчас встречаю повсюду.
Официанты сбиваются с ног, путают и забывают заказы. Люди курят и ждут. Им несут рыбу и салат, супы, жареное мясо и нарядные, как морское дно, подносы с суши и роллами. Мороженое оплывает в вазочке. В запотевших бокалах с коктейлями утоплены листья мяты.
Москва дает стойкое ощущение южного города. Может, я просто стала обращать на это внимание – латинская тема для меня сейчас актуальна, но… Кроны тополей шуршат, как пальмовые листья. Особняки посольств придают улицам колониальный вид. Навстречу попадаются сплошь молодые люди в майке с Че Геварой и испаноговорящие туристы. Из распахнутых окон и проезжающих машин доносится La Bamba и Bessame Mucho.
Латинская Америка во всем.