Радка Александрова "Орешек"

[undel21]

Есть такая чудесная болгарская писательница Радка Александрова.
Они пишет сказки. Помню, в детстве у меня были две ее книги - "Город серых птиц" и "Орешек". Я обожала их странный мир - с птицами и злыми государями, зеркальцем, в которое можно посмотреть только два раза в жизни, говорящей куклой и паутиной, скрученной из вздохов невинно осужденных.
Прошло много лет. Некоторые книги, которые продавались, когда я была маленькая, теперь невозможно найти. Их не издают. Их нет в электронных библиотеках. Их нет даже в букинистических. Они лежат на чьих-то на антресолях - без обложки, с вырванными страницами. А в это время кто-то другой ищет их по памяти детства или просто потому, что однажды утром проснулся с черной тоской в сердце. Той, от которой помогают только очень немногие книги.

Пусть одна из моих любимых сказок лежит здесь.
Может быть, она кому-нибудь доставит радость.

Радка Александрова
Орешек

НЕ БЕСПОКОЙСЯ! МЫ И ЗИМОЙ БУДЕМ ИГРАТЬ В «СОЛНЦЕ-СТЕКЛЫШКО»

Меня зовут Орешек. Я – маленькая птичка с серым оперением и серыми глазами. Гнездо у меня из прутиков, оно раскачивается даже при самом слабом ветерке. Певец я скромный. Когда поют соловьи, я умолкаю. Их песни куда лучше моих. Впрочем, Красношейка и Жук уверяют, будто им нравится, как я пою. Просто-напросто они очень любят меня.
Красношейка – швея. День-деньской она шьет или вышивает узоры на платьях своих подружек. На шее у нее висит крошечный фонарик – он блестит, как звездочка. Всегда-то Красношейка весела, всегда приветлива. Одета она в прозрачную накидку и красные сапожки – такой ее знают все вокруг.



Мой приятель Жук работает в поле. Он собирает и сушит травы, плоды и цветы. Ими он лечит больных. Ни ветра, ни бури он не боится. Дождевые капли отскакивают от коричневой брони, покрывающей его спину.
Мы играли с ним в «солнце-стеклышко» - иной раз до сумерек. Ему где-то попался осколок стекла, он заставлял меня угадывать, что это блестит – солнце или стеклышко? Я никак не мог угадать, а он всегда угадывал. После игры я срывал две-три ромашки и отправлялся в домик, где жила Красношейка. Она не каждый раз приглашала меня к себе, и мы частенько разговаривали с ней через окошко. «Вы с Жуком только время зря тратите и мне вот мешаете», - говорила она мне, будто сердясь, а сама не отпускала меня чуть ли не до полночи. «Ты устала, тебе спать пора!» - бывало, напоминал я Красношейке. А она мне отвечала: «Раз звезды не спят, и я не буду спать».



Так проходили дни за днями – спокойно и беззаботно. Так приходили и уходили лето за летом, зима за зимой. Но этой осенью с нами стряслась беда... Однажды мы с Жуком заигрались дотемна. Перед тем как расстаться, я сказал, кивнув на небо:
- Солнце теперь долго не покажется, и ты, наконец, перестанешь приставать ко мне с твоими лучами. Ты ведь сам видишь, что я не могу их различать.
- Не беспокойся, - нетерпеливо ответил Жук. – Мы и зимой будем играть в «солнце-стеклышко»! Только вместо солнца у нас будет лампа.
- А не лучше ли выдумать какую-нибудь другую игру?
- Другие игры меня не интересуют! – заявил Жук. – Пойдем ко мне, попробуем играть при свете лампы!
Тут я спохватился, потому что уже стемнело, махнул на прощанье Жуку крылом и полетел через поляны.
Окошко Красношейки чуть светилось. Приблизившись, я увидел, что оно закрыто. Я пересек двор и тихонько постучался в дверь. Красношейка открыла мне. Она показалась мне какой-то мрачной. Молча пропустила меня в дверь. Я остановился на пороге, да так и застыл в изумлении: комната до самого потолка была завалена кусками шелка и бархата, в углу блестели мотки серебряных и золотых ниток. Тут Красношейка заплакала.
«Чье же это богатство? – подумал я. – Уж не посватался ли к ней какой чужеземец, и вот она плачет, не желая расстаться со мной...»
Я хотел было улизнуть, но Красношейка со слезами стала просить меня:
- Не уходи! Я еще не выплакалась!
- Хорошо, я не уйду. Но чье это добро?
Тут она мне поведала, что днем в государственной коляске к ней приехали два шакала. Привезли бархату, шелку, множество мотков золотых и серебряных нитей. Сказали ей, что, мол, новый государь повелел, чтоб она шила только на него. Каждое утро они будут приезжать за обновкой. Красношейке было до смерти жаль, что теперь ей нельзя будет обшивать своих подруг. К тому же она опасалась, что за сутки ей не сшить для государя обновку. Мне захотелось успокоить ее, чтоб она не плакала, и я выпалил:
- Я буду помогать тебе, Красношеечка!
Красношейка вдруг залилась смехом, да таким звонким, будто ее слезы превратились в колокольчики-бубенчики. И как было ей не смеяться?! Она очень хорошо знала, что я сроду не брал иглы в руки и даже не смог бы вдеть в нее нитку...
Я остался у Красношейки. Не отрываясь смотрел, как она орудует иглой, а потом и сам начал шить. Она терпеливо обучала меня, радуясь, что я не оставил ее в одиночестве, и постепенно успокоилась.
Каждый день, кончив работу в полях, я возвращался к милой Красношейке и помогал ей. Она меня уверяла, что я скоро превзойду ее в мастерстве. Как бы то ни было, приезжавшие каждое утро шакалы всегда увозили с собой обновку для государя.
Однажды ночью кто-то постучался в дверь. Красношейка открыла, и мы увидели на пороге Жука. Я страшно ему обрадовался. Он, как и я в свое время, оцепенел. Окинув взглядом груды материи, он сказал:
- Я думал, что ты за что-то сердишься на меня. И решил зайти к тебе узнать, в чем дело.
Мы тотчас же рассказали Жуку обо всем. Выслушав нас, он долго молчал.
- Бегите! – сказал он наконец. – Бессонные ночи погубят Красношейку. Бегите!
- Не хочу... не хочу расставаться с родными краями! – воскликнула Красношейка, сотрясаясь от рыданий.
Мы засиделись до поздней ночи. Тайком от Красношейки мы решили все же обдумать подробности бегства и условились с Жуком встретиться в поле, чтобы потолковать на свободе.
Но на следующий день шакалы разгласили по всей стране приказ нового государя: всем зверям и птицам явиться к нему во дворец!

КТО ИЗ ВАС ТАК ОБИДЕЛ ПТИЦ, ЧТО ОНИ БЕЗ СПРОСУ УЛЕТЕЛИ ИЗ МОЕЙ СТРАНЫ?

Чуть свет мы отправились во дворец. Тонкий иней словно засахарил высохшую траву. Последние листья медленно падали с ветвей деревьев, на лету задерживаясь в невидимых объятьях ветра. Со всех концов страны звери и птицы спешили во дворец, построенный из черного мрамора. Перед железными воротами дворца разгуливали, оскалившись и бренча оружием, шакалы. Трубы были облеплены сотнями нетопырей.
В распахнутые двери было видно, что в залах уже заняли места дикие кабаны, лисицы с роскошными хвостами, крысы с лоснящимися спинками, жирные гуси и утки, шеи которых были украшены разноцветными ожерельями. Вдоль стен стояли наполненные водой корыта, в них плескались самые крупные речные рыбы. На дворцовых дорожках резвились белки. Медленно тянулись вереницы муравьев, радовавшихся потому, что и они успели приползти вовремя. Красиво изогнув шеи, лебеди надменно посматривали на невзрачных воробьев, которые стайками вспархивали то тут, то там.
Примостившись с Красношейкой у входа, мя робко поглядывали на дорогие люстры, тяжелые завесы, золотые кубки, сверкавшие в шкафах из слоновой кости, и с нетерпением ожидали, когда начнется празднество. «Новый государь, пожалуй, добрее прежнего, - думали мы, - раз он пригласил всех себе в гости».
Шакалы расстелили ковровую дорожку, по которой должен был пройти государь, и почтительно отступили в сторону.
Вскоре внутренние двери раскрылись. Издалека мы увидели государя в лиловом одеянии, которое мы с Красношейкой сшили прошлой ночью. Гости, стоявшие в первых радах, замерли в низком поклоне. Гуси старались протолкаться к плюшевой дорожке. Любопытные рыбы высунули головы из своих корыт. Некоторые из них ухитрились высоко подскочить, но, описав в воздухе золотые дуги, они тут же шумно шлепнулись обратно в воду и со стыда и страху больше не показывались. Наступила полная тишина.



Государь пошел по дорожке. Остановившись посреди зала, он обвел собравшихся пристальным взглядом и заговорил:
- Я ваш новый государь. Хорошенько рассмотрите меня! Мне бы иметь глаза оленя, а они у меня кабаньи! Мне бы иметь хвост как у белки, а мой хвост похож на удава! И голос у меня – не как у ребенка, а как у гиены! Вот послушайте: «О-о-у-у-у-у!» Завесы вздулись, как от порыва бури, тяжелые люстры закачались, словно началось землетрясение, и по склонившимся спинам запрыгали тени. Государь усмехнулся и продолжал:
- Я позвал вас сюда, чтобы задать один-единственный вопрос: кто из вас так обидел птиц, что они без спросу улетели из моей страны? Пусть выйдет и сознается в своей вине!
Все головы склонились еще ниже. Никто не ожидал такого вопроса, и наверняка никто не знал, что на него ответить. Над собравшимися нависла зловещая тишина, она как бы предупреждала нас, что здесь не будет ни торжеств, ни пира, ни музыки...
- Раз никто не признается, я сам укажу, кто должен мне ответить, - сказал государь. – Пусть явится ко мне Лебедь!
Лебедь плавно прошествовал по ковровой дорожке. Приблизившись к государю, он замер в поклоне.
- Известно тебе, кто так обидел птиц, что они без спросу улетели из моей станы? – повторил свой вопрос государь.
- Никто не обижал птиц. Государь! Они улетают каждую осень и возвращаются весной.
- Эй, шакалы! – Государь махнул рукой. – Отведите Лебедя в подземелье! Держите его там без хлеба и воды, пока он не откроет нам всей правды!
Шакалы набросились на растерявшегося Лебедя и увели его.
Затем государь, скользнув взглядом по рядам присутствующих, указал на Оленя. Тот с изумлением, с трудом сдерживая слезы, смотрел в это время на дверь, за которой исчез Лебедь.
- Живее, живее! – торопили его испуганные голоса, и Олень, гордо подняв увенчанную ветвистыми рогами голову, подошел к государю.
- Ты слывешь лучшим из поэтов, - начал тот. – В часы размышлений о судьбе птиц, без спросу покинувших мою страну , стихи твои развлекают меня, их очень хорошо декламируют мои попугаи. Кто как не ты откроет мне истину: тебя считают другом птиц, ты посвятил им немало стихов!
- Я скажу тебе истину, государь! Никто из тех, у кого в груди бьется сердце, не обидит птиц. Они сейчас летят высоко-высоко, оживляя пустынное небо. Летят над зеркалом вод морских и на прощанье машут крыльями каждому кораблю, встреченному по пути на юг, где их ожидают зеленые солнечные леса. Так бывает каждый год, и никогда, улетая. Они ни у кого не спрашивали на это разрешения!..
- Отведите Оленя в подземелье! – приказал шакалам государь. – Привяжите к его рогам пудовые гири, чтобы он не мог поднять голову!
Свирепый повелитель медленным шагом прохаживался по дорожке, оглядывая дрожащих зверей и птиц. Вот он остановился перед завесой, покрывавшей стену. Там дремал пушистый утенок.
- Подойди ко мне! – приказал государь.
Утенок встрепенулся, побежал, переваливаясь, по ковровой дорожке к государю. Поморгал круглыми глазами и неуклюже поклонился.
- Кто так обидел птиц, что они без спросу улетели из моей станы? – услышал он вопрос.
- Ничего подобного я не слыхал, - ответил Утенок.
- Где сейчас птицы?
- Откуда мне знать! – Утенок шевельнул крылышками.
- А тебе не страшно попасть в темницу?
- Совсем не страшно, - беззаботно ответил Утенок.
Но как только шакалы потащили его к железной двери, в тишине раздался тоненький писк:
- Ай, страшно! Страшно! Страшно!
Теперь уже все мы перепугались не на шутку. Государь задумался, но взгляд его продолжал кого-то выискивать, так мне по крайней мере казалось. Я боялся поднять голову и увидеть устремленные на меня глаза государя. И когда это случилось, я почувствовал, что сердце мое вот-вот выскочит, так сильно оно билось. Будто во сне, услыхал я страшный голос:
- Красношейку ко мне!
Моя подруга, стоявшая рядом со мной, вздрогнула. Ее прозрачная накидка бесшумно сползла на пол. Мне захотелось погладить Красношейку по крылу, чтобы придать ей мужества, но рядом со мной уже никого не было. Тогда я поспешил вслед за ней.
- Я вызвал Красношейку, а не тебя! Марш назад!- прикрикнул государь.
Я вернулся к дверям и поднял накидку Красношейки. В это время она уже приблизилась к государю.
- Прикажи выпустить невинных, государь! – воскликнула она, упав на колени. – Ты узнаешь всю правду от самих птиц. Весной они вернутся. Тогда тебе станет ясно, что их никто не обижал...
- Эй, шакалы, бросьте Красношейку в темницу!.. Обидчик сам найдет меня в моих покоях!
Шакалы увели и мою Красношейку. Как только государь скрылся за тяжелой дверью, в зале наступило смятение. Каждый спешил поскорее покинуть мрачный дворец-замок.
Последними со скрипом двинулись к выходу корыта с рыбами. Впрочем, рыб не было видно – они притаились под водой и молчали, как умеют молчать только рыбы. Звери шагали и бежали по узким извилистым тропинкам, торопясь к себе домой. Я попытался было разыскать в толпе Жука, но не нашел его. Может быть, он и не приходил, остался играть в «солнце-стеклышко»...


ТОЛЬКО БЕДНЯГЕ-ОЛЕНЮ НИКТО НЕ В СИЛАХ ПОМОЧЬ. ТЯЖЕЛЫЕ ГИРИ ПРИГНУЛИ ЕГО ГОЛОВУ К ЗЕМЛЕ, И ОН НИКАК НЕ МОЖЕТ ПОДНЯТЬ ЕЕ

Не найдя Жука в толпе, я отправился в лес. Возле белых берез я остановился и стал слушать песни ветра, но они не развеселили меня. Из головы не шла мысль о несчастной Красношейке, брошенной в темницу. Сколько я ни раздумывал, я никак не мог придумать, как помочь ей и остальным узникам. Я знал, что в подземелье нет окон, а у дверей стоят на страже огромные крысы. Подкупить сторожей? Но у меня нет ничего, что могло бы их соблазнить... Умолять государя, чтобы он выпустил Красношейку?.. Но ведь Красношейка умоляла его, а он не обратил никакого внимания на ее слезы. Я слышал ее последние слова: «Истину ты, государь, узнаешь от самих птиц».
И вот в лесу я подумал: «Единственное спасение – птицы! Услыхав от них, что никто их не обижал, что они по своей воле улетели на юг, он велит выпустить из темницы невинных, и я снова увижу Красношейку и остальных узников. Но птицы вернутся лишь весной, а до тех пор мало ли что может случиться!» я представил себе Красношейку в мрачном подземелье, забившейся в угол и дрожащей без своей накидки, представил себе и гордого оленя с тяжелыми гирями, привязанными к его рогам, и лебедя, когда-то белоснежного, а теперь серого от пыли; мне показалось, что я слышу писк глупенького голодного утенка, и меня пробрал озноб. Да они и трех дней там не выдержат!.. Вероятно, я долго размышлял, сомкнув веки: когда я открыл глаза, уже смеркалось. «Пора домой, - подумал я, - здесь мне делать нечего». Неожиданно за березами мелькнула коляска шакалов. Что им нужно в лесу?
Коляска остановилась неподалеку от меня. Шакалы спрыгнули на землю, подбежали ко мне.
- От кого ты прячешься в лесу? – сердито спросили они.
- Я и не думаю тут прятаться. Дни еще теплые, вот я и решил прогуляться.
- Ты умеешь шить?
Их вопрос застал меня врасплох. Я смотрел на них во все глаза и молчал.
- Отвечай!
- Вообще-то умею, но, как вам известно, я работаю в поле.
- Никому нет дела до того, где ты работаешь!.. У государя не позже завтрашнего утра должна быть обнова. А сегодня он наказал Красношейку за ее наглые выдумки. Вот ты и сошьешь ему новое одеяние.
- Да я...
- Молчать! Садись с нами в коляску, и чтоб завтра к восходу солнца обновка была готова!
Вскоре мы подъехали к дому Красношейки. Оставив меня у входа, шакалы еще раз напомнили, что завтра на рассвете приедут за обновкой, и укатили.



Среди деревьев с обнаженными ветвями домик Красношейки казался таким неуютным и нежилым! Открыв дверь, я тихо вошел в комнату. Там все оставалось так, как было перед уходом: разноцветные куски материи на полу, ножницы на столе, мотки серебряных и золотых нитей в углу, манекен... Времени у меня было в обрез. Но вместо того, чтобы приняться за работу, я первым делом замесил и испек пшеничную лепешку, наполнил водой один пузырек и спрятал все это в зимней накидке Красношейки. Лишь тогда я уселся за шитье.
Впервые в жизни мне пришлось делать это самостоятельно!
Я раскроил одежду, прострочил на машине, пришил рукава и воротник.
Оставалось только вышить на воротнике и рукавах узоры, но я бросил обновку на стол и стал смотреть в окошко. На дворе, хоть и медленно, светало. На заре, как обычно, приехали шакалы. Еще с порога они заметили, что обновка не готова, и напустились на меня:
- Что это значит? Ты издеваешься над государем? Сегодня же ты поплатишься за это головой. – Но тут ярость, сверкавшая в их глазах, сменилась страхом, и оба шакала упали передо мной на колени:
- Пощади нас, Орешек! Вышей какие ни на есть цветы на груди и рукавах! Золота тебе отсыплем...



- Не нужно мне золото... Цветы я не умею вышивать, но все-таки попытаюсь помочь вам. Привезите сюда Красношейку!
- Красношейку?! – изумились шакалы. – Ты хочешь, чтобы мы нарушили приказ государя?
- Привезите, пока не поздно! Когда она вышьет цветы, вы вернете ее в подземелье, и никто ничего не узнает. Иначе не сносить вам головы.
Шакалы задумались.
- Хорошо, - согласились они наконец. – Но имей в виду: пока Красношейка будет здесь работать, мы не отойдем от дверей.
- Пусть будет по-вашему.
...Красношейка склонилась головкой мне на плечо.
- Я свободна? – спросила она.
- Еще нет, Красношеечка, но не отчаивайся, я все время думаю о тебе. У тебя в накидке спрятаны вода и лепешка, не забудь захватить все это с собой... А пока нужно быстренько расшить воротник и рукава обновки цветами. Шакалы торопятся отвезти ее государю. Завтра они опять привезут тебя, и таким образом мы будем каждый день видеться, и каждый день ты будешь отвозить своим товарищам хлеб и воду. Каждый день – до весны! Поторапливайся, Красношейка! Шакалы ждут...
Как обычно, Красношейка устроилась у окна и вдела в иголку золотую нить.
- Спасибо тебе! – сказала она. – В подземелье очень страшно, но теперь я уверена, что мы выдержим до весны. Только бедняге Оленю никто не в силах помочь. Тяжелые гири пригнули его голову к земле, и он никак не может поднять ее...




Продолжение в комментах