Сектанты

[undel21]

Слушайте, а к вам сектанты подходят?
Они, наверное, должны были оживиться в связи с недавним распиаренным концом света и прочими чебаркульскими метеоритами.

Помню, после распада СССР был просто взрыв на фабрике опиума для народа. Аудитория алкала духа – причем, все равно какого. Люди верили в гороскопы, карму и инопланетян и равно хотели тайны пирамид, оздоровление, экстрасенсов, просветление и Атлантиду. Фоном этому была галлюциногенная реальность первой половины девяностых. Понятно, что продавцы духа не остались равнодушными и наполнили рынок до состояния ой-ой-ой. До этого был железный занавес (сильно, впрочем, прохудившийся в годы перестройки) – после хлынули все подряд. Ни до, ни после не было такого выполза всех и сразу - от западных проповедников до сект самого разного толка.
Они были повсеместно, они пролезали всюду. То есть, на самом деле всюду.
До курьезов.
Я не знаю, кто были те мутные фраера и чьим преступным допущением они попали к детям, только назывались они… Нет, такие истории надо рассказывать по порядку.
В класс мохнатой бабочкой влетела тетка. Они, наверное, никогда не переведутся в здешних широтах – вневозрастные и внеразмерные тетки в ангорских кофтах, цирконивевых и гематитовых браслетах, бледные оплывшие тетки с химической завивкой на голове. Меня и вообще всех она называла «дитя».
Тетка приосанилась, воззвала к тишине и объявила, что представляет здесь… «Богородичный центр Иштар».
Богородичный. Центр. Иштар.
От этого названия у меня в мозгу случился маленький взрыв.
- Как?! – возопила я. – Как Иштар?!
Тетка сладко-снисходительно посмотрела на меня и предположила, что дитя не знает.
Но дитя знало.
Дитя в зеленом свитере, намазанное так беспощадно, как только может намазаться подросток в жажде мировой крутости, с ухмылкой встало и открыло рот.
Вообще, карта тетки была бита с самого начала. Заткнуть меня в моменты моего бенефиса можно было только физически. Дитя обожало выебываться – а тут такой повод. Единственно правильным выходом для нее было сказать (в самом начале, после первого же моего вопроса, пока я не взяла разгон), что лично я свободна и могу не слушать – наверное, я все же поддалась лени и свалила бы. Но тетка решила пойти по пагубному пути – она стала со мной разговаривать.
На Иштар и богородицу мы убили первые полчаса. Дальше, скомкав вводную часть, тетка не без ущерба перешла к концепции - и концепция потрясла меня еще больше названия центра. Речь шла ни много, ни мало как о бессмертии тела. Душа, мол, умрет, а тело будет жить и здороветь.
- Может, наоборот? - предположила я. – Все-таки с доказательствами полегче.
- Нет, - твердо сказала тетка.
- Так люди того-c, каждый день умирают.
- А это потому, что они в наш центр не ходят.
Масштаб гонева ошеломлял. Тетка втирала про вечную молодость и возможность повернуть время вспять, и что для этого есть некие таинственные «силы» и «практики».
Я спрашивала, может ли она подтвердить это личным примером.
Она утверждала, что не умрет, потому что не допускает саму мысль о смерти.
Я предлагала ей тут же проверить это опытным путем, обещая в случае успеха сложить к ее ногам все богатства моего рода и стать ее апостолом Петром.
В начале второго часа тетка начала сдуваться. Она пыталась обращаться к другим, она уходила в противоположный угол класса, она пыталась меня игнорировать. Но все помнят, что обожало дитя?
Я не была равнодушным слушателем, о нет. Я была полна внимания, я тревожилась, я волновалась, я хотела больше знать про богородичный центр Иштар и бессмертие тела, я хотела задавать вопросы про человеческую физиологию и нужно ли во имя вечной молодости заниматься храмовой проституцией на ступенях богородичного центра – и задавала эти вопросы.
Тетка скрежетала гематитом, продолжала называть меня «дитя» и пыталась уничтожить глазами. Но Биби была незатыкаема.
Так что Богородичный центр Иштар в тот день новых членов не обрел.
Впрочем, думаю, он бы их не обрел и без моего участия. Дети в классе были правильные дети. Они не хотели бессмертия тела. Они хотели ссать, курить и на улицу. Как только стало можно, они вывалились наружу гогочущим стадом.
Но богородичный центр Иштар запомнился мне как пример ослепительного треша.

Кроме сектантов приезжали и действующие западные проповедники. В частности, Билли Грэм. На его выступлении я была.
Приезду предшествовала массированная подготовка. Помню, повсюду, как конфетти, валялись эти бумажки. Черные бумажки все в разноцветных вопросительных знаках - и по центру надпись белым «Почему я такой?».
Преподобный Грэм обещал дать ответ на все вопросы.
У меня самой было множество ответов на вопрос «Почему я такой» и идти я не собиралась. Но моя школьная подружка – человек удивительно материалистического, практичного, прочного склада ума – слышала, что где-то на похожем выступлении раздавали шарфики, и нацелилась получить такой же. Ей было чихать на «почему я такой?» - она хотела даровой шарфик, даровой блокнот, хоть что-то даровое. И дело было вовсе не в халяве, нет, все куда сложнее - важен был сам принцип, что она останется в плюсе. Это был ее спорт, ее доблесть, ее убитый олень, ее освоение мира. Мое освоение мира всегда было другим, но иных развлечений тот день все равно не предвиделось, и я согласилась.
Это было на стадионе. На сцену выскочил крепкий, не сильно пожилой, очень-очень бойкий дядечка в прекрасно сшитом костюме, весь розовый, холеный, («бройлерный» – как припечатала моя материалистическая подруга), лучезарно улыбнулся стадиону и возгласил через переводчика:
- А вы знаете, что на небе есть бог?
Стоящий в арьергарде хор грянул:
- Ля-ля, ля-ля-ля.
Дядечка:
- А вы знаете, что его зовут Иисус Христос?
Хор:
- Ля-ля, ля-ля-ля. Джизус, аллилуйя!
Шоу началось.
Преподобный предлагал возрадоваться.
Хор пел про Джизуса и, очевидно, тоже предлагал возрадоваться.
Я слушала с растущим недоумением.
Я была юное школоло и еще не могла толком сформулировать свои мысли, но мне хотелось спросить: Вы это что? Серьезно?
Здесь могло бы быть еще много букв, но я ограничусь несовпадением кодов, столкновением с принципиально иной традицией.
При этом я бы сказала, что в целом Грэма принимали благосклонно – его просто не слушали. Кто-то пил пиво, женщина передо мной вязала что-то из красной шерсти. Все занимались своими делами. Речи преподобного им не мешали.
Мы ели принесенные из дома бутерброды и резались в дурака. Я тосковала и рвалась на травку, но подруга говорила «сидим» и смотрела на Грэма с холодной убежденностью человека, намеренного получить шарфик, а там пусть хоть погибнет мир.
Шарфик, она, кстати, не получила – не раздавали там шарфиков. Но с пустыми руками мы все же не ушли – нам достались информ-пакеты, так что по финальному подругиному счету с мирозданием сходили мы не зря.
В пакете был блокнот, ручка и несколько брошюр: пожирнее – про самого Грэма, и потощее - про человека и бога. Она запомнилась мне больше всего.
Примитивность подхода этой брошюры одновременно удивила и обидела меня. Это было что-то первозданное, первобытное. Настолько, что становилось больно за разум – не то за свой, не то за того, кто пытался тебе это скормить. Святой Франциск проповедовал птицам. Но птицы – слишком интеллектуально. Судя по той брошюре, отправляясь в Россию, Билли Грэм собирался проповедовать мидиям. Я почти не шучу сейчас. Если допустить, что в некой удаленной точке пространства кто-нибудь решил нести пастырское слово моллюскам, пособие Грэма стало бы для него бесценным подспорьем.
Особенно мне врезалась в память схема следующего вида: приблизительно нарисованный человечек движется (стрелка) к богу, но ему мешает грех (провал), роль мостика выполняла церковь, и по этому мостику паровозиком ехали добрые дела.
Остальное было решено в духе схемы.

Больше на выступлениях проповедников я не была – у меня были другие развлечения.
К тому же ловцы душ шли к тебе сами. На московских улицах можно было встретить всех – за день к тебе подходили минимум дважды. Никогда не было такого разнотравья религиозных течений. Я бегала по репетиторам и на молитвенное собрание не пошла бы даже под угрозой съедения гигантским кальмаром. Иногда под настроение выступала в модусе «дитя»: цепляла сектанта за рукав и начинала проповедовать сама – на завывании «И увидел я Зверя, выходящего из бездны!» сектанты шарахались от меня как от чумной.
Все это уже давно не было смешно. Мусорный ветер дул не переставая. Было ощущение, что происходит что-то глобально не то.
А потом раздалось. Даже не то, чтобы раздалось. Просто как-то накопилась критическая масса. Подтянулись истории с реальными уголовными делами, пропавшими людьми, украденными детьми, отжатыми квартирами и прочим гуро. Слово «секта» замелькало в прессе, зашевелилась РПЦ, российский государственный уицраор, до этого смотревший сквозь пальцы, наконец определился с позицией, сектантам чаще стали давать по тентаклям. Словом, наметилось обратное движение. Секты от этого, разумеется, не исчезли, но прежние молочные реки - кисельные берега для них кончились.
В двухтысячные шагнуло (я не по факту существования, а по активному присутствию на улицах), в разы меньше, чем это было в девяностых.
Зато стало легче с определением.
Если юные и просят денег – мунисты.
Если оперенные журналами измученные тетки неопределенного вида - свидетели Иеговы.
Если облучают успехом, здоровьем и карьерой – сайентологи.
Чаще всего мне встречались мунисты. Стоило пройти по Тверскому бульвару или сесть в летнем отделении, как к тебе уже тащился сектант и присасывался с вопросом типа «как вы относитесь к добрачной невинности?». Ни ответ «резко отрицательно», ни наличие спутника немолитвенного вида их не останавливало. Они хотели сто рублей. Или продать значок, но за двести. Или пригласить на собрание, но сначала сто рублей.
Я делала пасмурную морду и отворачивалась. Акши – кристалл души моей – смотрела на них глазами доброго паучка и общалась, но денег не давала.
Примерно то же вижу и сейчас. Плюс иногда наблюдаю тусящую на Пушкинской протестантского вида молодежь с рок-н-роллом за Христа. Кто они – не знаю.

А у вас?