Я – дочь врача.
Медицинский ген передается по материнской линии, уходя далеко за революцию. От тех времен сохранились пахнущие сыростью и мышами книги - на немецком и на русском, но с «ятями», а также чудный компактный словарь 1910 года выпуска, с которым я в университете сдавала латынь.
Общее количество врачей в нашем роду мне неизвестно, как неизвестно откуда именно взялись в доме «Внутренности лягушки» (заспиртованная лягушка в колбе) и «Волос в разрезе» (пособие из папье-маше). Факт тот, что медицина – так или иначе - присутствовала в жизни плотно и всегда. Но я - отщепенец, я не врач, на мне династия прервется.
Моя мама была хирургом. Правда, после моего рождения она уже не оперировала, перейдя на более щадящую работу – в редакцию большой медицинской энциклопедии. Так что ее знания не пропали втуне, а находили применение в смежной области.
Дома жило многотомное, постоянно пополняемое издание БМЭ в крокодилово-зеленой обложке. Моя любимая игрушка, развлечение номер один, лучшая в мире книжка с картинками. Открываешь – а там что-нибудь прекрасное: например, множественная суставная хондродисплазия или поражение тканей при сифилисе. Я брала книжку в руки и шла к маме спрашивать, что это.
Надо сказать, что оба родителя относились ко мне не как к ребенку, а как к человеку. Поэтому на вопрос, сводившийся в основном к операбельно это или нет? (я говорила «опиябельно»), мама не орала «положи на место, тебе еще рано это знать», а спокойно объясняла, стараясь опускать совсем уж дремучий медицинский жаргон. Обычно мне хватало малого. Услышав, что это не операбельно или вообще наследственное, я пожимала плечами, говорила «га-адость» и листала дальше.
Бывали и практические занятия.
читать дальшеИз магазина мама приносила ее - суровую, бледную, крепко сбитую советскую курицу, издающую, если ее положить на стол, деревянный звук. В те времена птицу иногда продавали непотрошеной, и каждая такая курица была праздником. Убедившись, что курица «правильная», я надевала передник поверх платья и ждала. Я была очень чувствительным, ранимым ребенком. Дождевой червяк, перееханный велосипедом, легко довел бы меня до слез, но потрошение курицы вызывало исключительно анатомический интерес.
Острым ножом мама рассекала кожу, мясо, взламывала грудную клетку, а потом, смыв неубедительную куриную кровь, передавала мне вырезанное сердце, печень, желудок, желчный пузырь.
Желудок мне не нравился. Он был одновременно тугой и дряблый, если его вскрыть, там можно было найти траву и комбикорм, спрессованный плотно, как пыль в мешке от пылесоса. Сердце напоминало поделку из камня: маленькое, очень декоративное, серо-зелено-красноватое – цвета словно проглядывали друг сквозь друга. Желчный пузырь я сжимала в кулаке и давила, пока не лопнет.
Мама объясняла мне значение органов, рассказывала об устройстве человеческого тела, потом забрасывала курицу в суп, а сама шла за все той же БМЭ – показать картинку, чтобы я запоминала правильно.
Ни объяснения, ни картинки – даже с самыми отвратительными патологиями - не пугали меня совершенно. Медицина была для меня чем-то вроде поля сражения, где есть свои причины и следствия, свои правила, свои враги и наши, причем «наши» в итоге побеждали. Прогресс существует, найдя причину болезни можно найти и ее лечение.
Зло победимо – это главное, что усвоил ребенок-позитивист.
Мамины рассказы – вообще отдельная песня.
Со сказками у нее обычно не получалось, поэтому вместо них мама рассказывала мне на ночь истории из своей практики, из практики коллег, а также истории времен ее студенчества – о преподавателях и однокурсниках. Мама увлекалась, впадала в подробности, но я понимала если не все, то практически все.
Мои фавориты:
- о том, как на мамино дежурство привезли неудачную самоубийцу, проглотившую (и где только взяла?!) коробку патефонных иголок, которыми был утыкан весь желудок и пищевод, как еж иглами.
- об идиоте-отце, который накормил годовалого ребенка суточными щами, так что у ребенка случился заворот кишок.
- о тишайшей кроткой сумасшедшей по кличке «Аква Дистиллята», которая была уверена в том, что она - вода. «Я – чистая вода, - говорила она. – Посмотрите на меня».
- о необъятно толстой бабище, у которой случился одновременно перитонит, прободная язва желудка и обострение чего-то хронического. Очень тяжелый случай, вошедший потом даже в какие-то статьи. Живот – колодец. В колодце «плавала» тухлая капуста.
- о мужике, который последовательно не умер от сбивания машиной, падения с высоты и автоматной очереди. Мама зашивала его после ножевого ранения.
- о маминой однокурснице, которая от несчастной любви наглоталась таблеток, да так, что чуть не отъехала - ползала по ковру и масло собирала.
- о жене спекулянта, которая в роддоме хвасталась, что «вас мужья не любят – ничего вам не приносят» и слопала в один присест половину литровой банки черной икры, да так, что у нее обе почки отказали.
- о том, как мама вылеживала меня на сохранении. Было жарко, душно, многим женщинам в палате, как и моей маме, нельзя было вставать, но все терпели, подбадривали друг друга, потому что очень хотели детей. Некоторые лежали там по четвертому, по пятому разу, потому что сбрасывали, рожали мертвых, но не оставляли попыток, пробовали снова и снова. Однажды к ним в палату положили женщину – ее привезли с осложнением. И эта мадам, ничтоже сумняшеся, поведала, что сама притравила плод на позднем сроке – да вот беда, неудачно. Потому что дети – это глупость и незачем, а беременным (мадам не дружила с законом) от суда снисхождение. Что она так делала и раньше, и все было прекрасно, а сейчас что-то не задалось. И пожаловалась на плохое самочувствие. Гробовая тишина повисла над собравшимся фандомом. На следующем обходе мама услышала страшный тяжелый шепот соседки по палате: «Уберите эту суку, а то мы задушим ее пакетом». Суку убрали.
- о странной болезни мозга «Смеющаяся смерть» (она же куру) – недуге Новой Гвинеи.
- о том, как студенты-медики купили в складчину гроб и прислали особо нелюбимому преподавателю.
- О знакомой негритянке Фике Хабебе Магдалине, которая проводила вскрытие, а потом теми же немытыми руками ела бутерброд сыром.
- о судебной медицине: цикл историй об особо хитро сокрытых преступлениях и о том, как они в итоге были изобличены.
- Об ассистенте Толе, который от духоты упал в обморок прямо во время операции.
- О том, как мама обнаружила и локализовала вспышку брюшного тифа.
Мама рассказывала мне это на ночь. Теплая мамина рука лежала у меня на лбу. Я слушала и ужасно жалела, что мама нигде не встретилась с чумой – к этой болезни я всегда относилась с большим восторгом и пиететом. Со стороны ситуация, наверное, выглядит, как в «Семейке Адамс», но это была моя мама, ее жизнь. А медицина спасала людей.
Сейчас мне даже странно, что я не стала врачом. Наверное, из-за маминых молитв (уже ближе к поступлению), что: «Куда угодно, только не в Мед. Не для твоего здоровья!». А также потому, что у меня было плохо с химией и физикой.
В любом случае, эту сторону детства я вспоминаю с симпатией.
У моих детей (если таковые случатся) такой роскоши уже не будет. Гуманитарная мама – это другая история.
А у вас в детстве было что-нибудь подобное?