Варнинг: если хотите сохранить новогоднее настроение, не читайте этот пост.
Вчера я ходила по магазинам. Вчера я покупала елочные игрушки.
Это моя традиция, заведенная давно и пережившая несколько смен отношения к Новому Году: от любви и ожидания до откровенной неприязни. Вся история елочной игрушки конца советского - постсоветского периода прошла у меня перед глазами. Я помню, как появлялось новое, как оно становилось привычным. Помню, например, как несколько лет назад продавались (да и до сих пор допродаются кое-где) дорогие штучные фигурки и шары - толстые, самодовольные, в удобных коробках. Один такой шарик стоил рублей под двести-триста, но он того стоил. Они были как купеческие невесты с приданым. На елке они задразнили бы другие игрушки - и ценой и внешним видом, изображая слонов, пирамиды, корабли под парусами. Даже не покупая, мне нравилось разглядывать их.
Елочные игрушки бывали разными: дорогими, дешевыми, иностранными, сделанными по советским лекалам (я узнавала разбитого мной в детстве горячо любимого крокодила, пингвина на прищепке, мальчика-индуса и т.д.), бьющимися, небьюшимися, обтянутыми ниткой и т.д.. Что-то мне нравилось, что-то нет: соображения "на вкус и цвет товарища нет" никто не отменял, мне никогда не нравилось все подряд. Но все же одно оставалось неизменным: елочные игрушки - воплощенная радость. Они живые. Их хотелось купить. Пусть не все, но большую часть.
Так было до этого года.
читать дальшеЧто это было? Что я видела себе на горе?
Тесьма кое-как посажена на клей. Белые капли выглядывают из стыков. Краска облезает, кажется, от одного взгляда. А позолота - не тонкая смешная искорка, легкая и прочная, которой раньше наносили узоры. Нет, эта новая масса жирная, как сажа. Не золотая, а лимонно-блискучая, она осыпается и мажется, она отваливается кусками. А цвета. Цвета!
Чем отравили желтый цвет? Что сделали с красным и фиолетовым? Чья рука коснулась синего, сделав его тусклым, как свинец Сатурна? Что произошло с вещами?
На полках, выстроенные рядами и сваленные в кучу, лежат угрюмые и грязные предметы, только притворяющиеся игрушками. Но притворяющиеся зло и неохотно: и так возьмут. А ведь и правда: возьмут. Потому что как не взять, если украшать чем-то надо, а больше ничего нет. Они всюду: в одном магазине, в другом, в третьем. И в центре, и в спальных районах. Мертвые цвета, мерзость напыления. И невидимые руки проставляют цены с циничной самоуверенностью завоевателя.
Единственное, что выбивалось из общего замысла, а потому почти понравилось, была серебряная металлическая птица. Я встретила ее в "Детском мире". Не знаю, кто придумал ее, и кто закупил для продажи, но она была хороша. Птица на траурной черной ленте. Орден на смерть Щелкунчика. Дети положат его вместе с ним в деревянный гроб.
Пустая внутри, но исключительно прочная птица поблескивала с мрачной иронией. Она была самодостаточна, она не нуждалась в елке, и бесконечно шел ей черный бархат.
Куплю, повешу на шею, как медальон.
Была и другая Германия, были и другие магазины. «Красный куб» и ему подобные - поддельная Европа, кусочек цивилизации в московских широтах. Там сушеные цветы и крашеные перья. Там керамические ангелы с грустно-удивленными лицами. Их не продали в прошлом году? – ничего, продадут в следующем. Я видела их там год, два, три назад. Милые безликие предметы вне времени и сезона, равно уместные на рабочем столе, на елке, на столике в кофейне. Жизнь уходит и из них, но медленнее: безадресность и бесполезность защищает их. Вещи истрепываются на прилавках, так и не начав жить. Радости там уже нет. Боюсь, скоро мертвечиной будет разить и от них.
Я знаю, что можно сказать на это: красота в глазах смотрящего, нечего перекладывать на окружение собственные мизантропические настроения, как ты к миру, так и мир к тебе и т.д. и т.п.
Ладно, допустим, хорошо, убедили, пусть.
Но откуда тогда то ликование, когда я вижу что-то живое? Книгу, предмет, фильм - не важно. Откуда эта фантастическая наглядность между настоящим и ненастоящим? И откуда ощущение, что живого и хорошего становится все меньше, намеренно меньше, словно включили обратные фильтры, отсеивающие все, кроме мусора. Так, чтобы сюда попадало только тусклое, тупое, мертвое, нечистое. Сейчас пришла пора елочных игрушек. Что на очереди, я не знаю. Спасайте вещи, покупайте их, пока не поздно, потому что после их не будет. Подобия будут, вещи – нет.
...Последний год я живу с ощущением уходящего из атмосферы кислорода. Это ощущение преследует меня всюду. Книжные магазины, где полно книг, но нечего читать. Множество новых каналов, по которым нечего смотреть, вылинявшие добела старые фильмы, которыми заполняют множащиеся пустоты эфира, подмена новостей грязным бельем списанных эстрадных звезд, плодящиеся ток-шоу, жирный загар на лицах ведущих, ура-патриотические оргии, ОРТ, Малахов. Примета времени: пытка фальшивым многообразием, когда только кажется, что выбор есть – а на деле нет, и давно. Но когда ты это понимаешь, на действие уже не остается ни сил, ни желания.
Изнанка мира. Бал-макабр.
Я знаю, это пройдет. Я высплюсь и отдохну, я надену новое, я встречусь с друзьями, куплю шампанское, сделаю салат. Точно так же, как и все, я буду встречать Новый Год и загадывать желания под бой курантов – по привычке, которая сильнее любых предубеждений. Потому что в моей маленькой птичьей жизни есть вещи, которые мне хотелось бы сохранить. Есть любимые люди, есть планы, которые я хочу реализовать. Когда я буду пить шампанское, я буду пить за них. И стараться не думать о будущем.
Я не жду от нового года ничего хорошего. Хотела бы, но не могу.
Я чувствую, как на горизонте поднимается что-то неодолимое, необратимое и это что-то наступит на всех.
Анти-принцип. Голый завтрак для нового президента.
А на кончиках вилок – все мы.