Друзья

[undel21]

Не знаю, куда присватать. Когда писала, ржала как сумасшедшая.

Есть такой роман "Студенты". Автор - Юрий Трифонов. Сюжет: как хорошее борется с чуть менее хорошим. Конечно, такую дрянь могу читать только я, но, по прочтении, яойные мысли в голову так и поперли.

Итак, яой плюс соцреализм. Гремучий коктель с соблюдением всех возможных штампов этого литературного направления.





...Комсомольское бюро третьего курса решило:

«За нарушение принципов коммунистической морали

объявить Сергею Палавину строгий выговор

с предупреждением»...

Юрий Трифонов. Студенты.



Сергей и Вадим шли по Моховой. Вадим – решительный, насупленный – впереди, а Сергей чуть сзади, отставая на полшага. Он то и дело забегал вперед, чтобы видеть лицо Вадима и выкрикивал нервно, зло, пытаясь одновременно и обвинить и оправдаться. Вадим старался сдерживать себя, иначе разговора не получится. А он очень важен, этот разговор. Он должен был начать его раньше и как комсомолец и как лучший друг Сергея. Тогда, наверное, им обоим было бы легче. Не было бы напряжения в голосе, уязвленного самолюбия, не было бы этой сцены на комсомольском Бюро, где Вадиму пришлось выступить и отклонить кандидатуру Сергея.

Небо – розово-белое, с легкими перистыми облаками – обнимало вечерний город. Мимо, с легким шелестом проезжали машины. Москвичи возвращались с работы – веселые, улыбающиеся: ведь завтра выходные, Первое Мая. Завтра все они выйдут на демонстрацию, держа в руках цветы и транспаранты. Праздник мира, праздник труда. Девушки в легких платьях, оживленно переговариваясь, стояли на остановке.

- Совсем тепло стало… – как-то невпопад сказал Сергей. Лицо его – бледное, с вертикальной морщинкой между бровей – вдруг показалось Вадиму очень уставшим. Это было лицо его друга, однокашника, которого он знал, наверное, всю жизнь и которому привык доверять. Этому Сергею хотелось положить руку на плечо, сказать что-то теплое, поддержать его. Но был и другой Сергей: Сергей в модном костюме, легковесный, эгоистичный, с фальшивыми интонациями, показным блеском. Именно с ним приходилось бороться Вадиму, чтобы вернуть того, настоящего.

- Я не мог поступить иначе – упрямо повторил Вадим. – Пойми, Сергей, это касается не только нас с тобой, это касается всего коллектива.

- Причем здесь коллектив?... – задохнулся Сергей. – Это было мое личное дело! Какое право ты имел выносить его на Бюро?!

Вадим остановился и посмотрел на Сергея.

- Нет, это дело общественное. Ты поступил низко, Сергей. Но хуже всего то, что этот поступок закономерен.

- Что ты хочешь этим сказать? – вскинулся Сергей.

- Я хочу сказать, что все это связано – тихо сказал Вадим. – Твои отношения с профессором Козельским; помнишь, ты защищал его, хотя знал, что он не прав. Соглашался с ним только ради того, чтобы он опубликовал твою работу. Домой к нему ходил… А потом первый бросил в него камень. Разве принципиальный человек, комсомолец так поступает? Потом, твое поведение в рабочем кружке: пришел, наобещал с три короба, а когда получил, что хотел – тебя и след простыл. И повесть твоя не удалась именно потому, что ты не знаешь жизни рабочих. По большому счету они тебе безразличны. Ты относишься к ним свысока, поэтому и повесть получилась формальная. А ведь среди рабочих есть очень интересные ребята. Например, Валя Батукин стихи пишет. Ученические, конечно, но свежие, искренние. Вот, послушай: «Мой цех».

Вадим нараспев прочитал:

- «…Здесь электрические дрели

Поют лирические трели

И пневмомолот

Вечно молод, весь день грохочет и стучит…»

Сергей презрительно вздернул брови:

- Ты ставишь меня на одну доску с каким-то Батукиным?!

- А почему нет, Сергей? Что тебя так задело в этом сравнении?

Сергей не ответил.

Вадим помедлил и перешел к главному:

- Наконец, эта история с девушкой… Когда она рассказала мне, что ты обещал на ней жениться, а потом бросил, я не хотел верить. Но потом у меня как глаза открылись. Сергей, ты катишься по наклонной плоскости. Я долго придумывал тебе оправдания. Пока не понял: надо положить этому конец. Твой моральный облик несовместим со званием кандидата в Партию. И я не мог скрывать это от коллектива. Мы все должны бороться за тебя. Мы не позволим тебе жить как раньше.

- Кто это «мы»? – выкрикнул Сергей - Андрей Сырых? Ремешков? Спартак? Лагоденко? Вадим, неужели ты не понимаешь? Они же мне просто завидуют! Потому что я умнее, способнее, лучше. Может я и был в чем-то не прав. Может быть. Но ты должен был поговорить со мной один на один! А не выносить все на Бюро. Я всегда считал тебя своим другом, а ты… Ты был хуже всех. Ты предал меня, Вадим, понимаешь? Ты предатель!

- Если ты хочешь считать меня предателем – пусть. – сухо обронил Вадим. – Но если бы я не выступил, ты бы так и не задумался о своем поведении… Я сделал это ради тебя, Сергей. И если ты этого до сих пор не понял, нам, пожалуй, действительно не о чем больше разговаривать.

Вадим пошел прочь, ускоряя шаг. Сергей стоял, сжимая руки в кулаки. Подошел автобус. Вадим взялся за поручень и услышал:

- Подожди, я с тобой…

Сергей в несколько прыжков нагнал автобус и вскочил в салон. Дорогой они молчали. Вадим искоса разглядывал Сергея – голубые с прищуром глаза, маленький шрамик на подбородке. Ветер ерошил волосы, и Сергей то и дело знакомым жестом убирал со лба светлую прядь. Интересно, зачем Сергей поехал с ним? Что он хочет ему сказать?

- Мама дома? – спросил Сергей, входя за Вадимом в полутемный подъезд.

- В командировке.

На улице было еще светло, но в квартире уже залегали тени. Вадим потянулся к выключателю.

- Не надо света.

Сергей опустился на диван и сжал виски руками.

- Знаешь, когда мы говорили там, на улице, я вдруг подумал: а может, так и должно было случиться? Ты действительно имел право обидеться на меня. Плохой, оторвался, забыл, наплевал… Но все-таки согласись, Вадим, там, на собрании – это было жестоко.

Вадим положил ему руку на плечо:

- У меня действительно не было другого выхода. – Он старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Сергей, ведь и мне было больно. Я понимал, что теряю друга. Но лучше искренние отношения, чем…

Вадим замолчал. Молчал и Сергей, отрешенно глядя перед собой. Иногда он болезненно морщился, и Вадим понимал, что он вспоминает Бюро. То, как Вадим сказал ему, что он недостоин быть кандидатом в Партию.

Тихо тикали часы. На улице стемнело. Вадим знал, что в эти минуты решается судьба их дружбы, что сейчас Сергей все поймет или уйдет навсегда, молчаливый и чужой. Потерянный для коллектива, комсомола и для него, Вадима.

И, наконец, из темноты, как с другого берега, донесся до него голос Сергея:

- Вадим!.. Вадим.

В глазах Сергея стояли слезы.

Вадим подошел к дивану, молча опустился рядом.

- Спасибо тебе, Вадим…

Вадим взял Сергея за руку, повернул ладонью к себе и прижался губами. Сергей разрыдался. Вадим поцеловал теплый сгиб локтя, там, где кончался рукав летней рубашки.

- Ва… Вадим, неужели ты правда мог написать на меня донос?

- Да, родной мой… да… – шептал Вадим, целуя губы, шею, мочку уха. – Он уже лежит у меня в ящике стола… Сереженька… милый мой… красивый… я же тебя убью, Сереженька… С вертухаями будешь, за пайку лагерную… Мальчик мой…

- Как ты мог?… - всхлипывал Сергей – Я стоял там один, на Бюро, оправдывался, а все… И ты… Мне было так одиноко… так страшно…

- А предавать не надо, Сереженька. Это тебе за профессора…

- Я… Я ему только книжки носил…

- В глаза мне смотреть!.. Только книжки?… Ну надо же… Значит, солгали мне… А человек погиб… Ну, все… Тшш… все позади… все хорошо… успокойся… И на конференцию ты поедешь… И в Партию тебя примут… Кого, если не тебя… Ты же самый лучший… Самый красивый…

- Но собрание… У меня же теперь выговор… Они не позволят…

- Боишься их?… А ты не бойся… Ты меня бойся, Сереженька… У меня на всех на них есть… А на тебя - больше всех… Ну, не надо… не плачь… Мы вместе, ты да я, да мы с тобой… Мы же их всех закопаем…

- Правда?

- Ну, конечно… Они же мизинца твоего… Вот увидишь, пусть только праздники кончатся… Они все у меня все получат…

- И Андрей? – ревниво переспрашивал Сергей.

- И Андрей, и Ремешков, и Лагоденко… Будет им и космополитизм, и низкопоклонство… Суки завистливые…



За окном занимался майский рассвет. Сергей спал, по-детски завернувшись в одеяло. Вадим смотрел на него.

Шел 1950 год…