Должна признать очевидный факт: когда я стараюсь не писать о Докторе, я не пишу ни о чем вообще. Иными словами, я не просто молчу все это время, я молчу о Докторе. Поэтому в дневнике у меня такие лакуны.
Так что сейчас я о нем поговорю – может быть, меня хоть немного отпустит (не в смысле чудо-травы, я не хочу, чтобы она меня отпускала, а о возможности думать и говорить и о других вещах тоже)

Если вы, будучи во вселенной Whoniverse, еще не смотрите классического, олдскульного Доктора – посмотрите обязательно. Это уникальный шанс для нас еще раз пережить детство. Альтернативное, но тоже наше детство, детство именно нашего поколения, выросшего на советском сказочном кинематографе, когда из самых простых вещей – картона, позолоченной бумаги, юмора, обаяния и неожиданного серьеза – получались самые лучшие сказки, не подверженные инфляции временем. Дело ведь не в спецэффектах: мы и в детстве знали, что картон это картон, но это не мешало ни сказке, ни нашему доверию к ней. Спецэффекты сами по себе чуда не дают, чудо происходит из чего-то другого – не берусь говорить, из чего, но в Докторе оно есть. И это лучшее из того, что случалось со мной за долгое время.

За время моего молчания я просмотрела практически всего Четвертого и довольно много Пятого, поэтому говорить буду о них.
Я не буду их сравнивать, и уж тем более не буду говорить, кто лучше. Они прекрасны оба. Если и сравнение и будет, то не в контексте лучше/хуже (тем более что это один человек – я дозрела до принятия этой концепции), а скорее в смысле раньше/позже: жизнь идет, человек меняется – и сам по себе и под влиянием обстоятельств. И – в случае с Доктором – в связи с особенностями регенерации.
О Докторе – любом - можно говорить с двух позиций. Внешней – сюжеты, актерская игра и т.д. и внутренней - как об очередном этапе жизни Доктора, цельной личности путешественника во времени. Подозреваю, что меня будет больше сносить ко второй позиции. Подозреваю также, что в этом будет много моего вдумывания в персонаж, того, что во всей этой истории вижу я. Но человек – мера вещей, не субъективного взгляда не существует, да и писать о Докторе с холодным сердцем нельзя.

многобукв о Четвертом и Пятом Золотые годы
Итак, Четвертый.
Самый любимый у британцев Доктор олдскула. И я вам скажу: не любить его нельзя.
Я не буду (по крайней мере сейчас) подробно писать об этом периоде, сериях, спутниках, хоть они и были прекрасны и я бы с удовольствием о них поговорила (я люблю и Сару Джейн, и Лилу, и обеих Роман). Но в эпоху Четвертого важнее всего сам Четвертый, он был фронтменом. Это его история, его приключения, своим обаянием Четвертый вытягивал любой картон и пенопласт. Сюжеты бывают хорошие и разные, Четвертый превосходен всегда.
Этому Доктору хочется хлопать и махать рукой. А еще хочется дли-и-нный полосатый шарф, чтобы как-то ощущать причастность именно к этой вселенной.
В жизни Доктора эпоха Четвертого - прекрасное, щедрое, ласковое время. Время внутренней гармонии, удовольствия от жизни, от себя, от окружающих. Самый самодостаточный Доктор. Не пресыщенный, не разочарованный, не виноватый. В его мире все надежно. Четвертый говорит «добрый день», и день действительно добрый.
Четвертый – взрослый, который с наслаждением ребячится. Во что бы он ни вписался, он не злится и всерьез не пугается. Даже когда его в очередной раз бьют по голове (а я понимаю, это невозможный соблазн – дать ему по кудрявой башке, так же как схватить на руки маленькую птичку Сару Джейн), даже тогда он не теряет оптимизма. Самого лучшего - основанного на глубоком внутреннем знании того, что он сильнее, и ничего плохого с ним не случится.
Его нельзя взять в плен – он принимает приглашение. Или – не принимает. Что бы ни происходило, Доктор всегда над обстоятельствами, он словно бы не допускает их власти над собой. В любую структуру, в любую армию – важную, с чинами и погонами, в любую схему какой угодно степени серьезности он влетает как любопытная моль в компьютер. И самим фактом своего существования показывает всю иллюзорность и страшных лазеров, и убийственных приказов. Индикатор наряда короля.
«Привет, я Доктор!» А вы всего-навсего колода карт.
Здесь ужасно хочется сделать отступление и начинать вспоминать любимые серии - "В когтях Ван-Ченга", "Маска Мандрагоры", "Рука страха", весь 16 сезон с первой Романой и стражами времени, прекрасный "Город смерти" с Парижем в яблоневом цвету, все шутки и фразы Доктора.

Улыбка Четвертого: «как хорошо быть мной!».

Доктор никогда уже не будет настолько «в порядке»

Спящий принц
Я успела очень полюбить Четвертого, поэтому боялась, что мне сложно будет хорошо относиться к Пятому, а нет смысла смотреть Доктора, если ты его не любишь. Так вот, я боялась зря. Пятый – прекрасный Доктор. И совсем-совсем другой.
Но сначала отступление. Я уже писала о том, что, по моему мнению, каждый новый Доктор – воплощение чаяний и скрытых желаний предыдущего, что он получает что-то, что предшественнику недостает. Так вот, Пятый – исключение. Четвертый был доволен собой полностью, он не нуждался ни в чем, но он умер и стал Пятым и получил то, чего у него и впрямь раньше не было.
Сложно сказать, что именно, назвать одним словом. Но чтобы понять следствие, иногда стоит взглянуть на причину: Пятый родился из предательства Мастера. Было ли оно решающим фактором, или стало просто спусковым механизмом, но Пятый открыл глаза в новом мире, где все непросто и не гарантированно кончится добром.

Есть два образа, связанных с регенерацией Пятого в «Кастровалве». Оба дороги мне, оба символичны.
Первый – когда Доктор распутывает свой длинный, прекрасный, очень знаковый шарф, потому что заблудился в собственном корабле. Метаморфоза, знак того, что возврата к прежнему уже не будет.
Второй – тот ящик для регенерации, в котором его несли Нисса и Тиган. Спящий принц из хрустального гроба. Он так до конца и не проснется.

К этому Доктору очень сложно подойти близко. Я смотрела не все серии с Пятым, но сильно сомневаюсь, что кто-нибудь приблизится к нему, как Сара Джейн к Четвертому, которые понимали друг друга по взгляду, просто по выражению лица.
Кажется, у Tenar в дискуссии было прекрасное про Четвертого и Сару Джейн: «два взрослых человека, которые понимают, что они чувствуют друг к другу, но сознательно не делают решающего шага».
У Пятого такого нет и быть не может. Несмотря на полную Тардис народа, он никого не подпускает к себе. Он держит дистанцию, как никто из Докторов - ни до, ни после него.

Сложный, очень сложный характер.
Закрытый, но не с холодным сердцем. Скупой в эмоциональных проявлениях, но не равнодушный. Сострадающий и раздражительный. Вечно смотрящий в себя, прислушивающийся к какому-то дальнему голосу. Он непрост, он совсем непрост.
Это Доктор, который злится на самом деле, изнутри. Его злость близко. Но это не злость изначально злого человека, а что-то, полученное от нового знания, от чего-то, что Доктор мучительно пытается пережить.
Что это? Невысказанная обида? Или вывод, к которому не очень-то хочется приходить? Так, бывает, внезапно открываются глаза на то, что давно известно. Например, неизбежность смерти. Знать одно, а со всей полнотой ощутить – совсем другое. Или наличие зла. Или невозможность исправить. Или просто «игры кончились». Вдумайтесь в эти слова.
Потому что игры и в самом деле кончились.
Четвертый был досужий турист. Самая адекватная ему фраза: «тут мимо проходил французский боцман (с)» Он откровенно развлекался, а Пятого судьба начинает тащить. Его приключения сложные и тяжелые. Он словно притягивает к себе ситуации - призраки будущих страшных решений, когда оба выбора хуже и ты в любом случае будешь виноват. Голос судьбы, кто-то перешагнул через мою могилу.

Пятый - первый Доктор, которого хочется защищать. Не как Десятого (сунуть за пазуху и жалеть), а выскочить, как на комсомольском собрании в старых фильмах, и закричать «Вы ничего не понимаете! Он совсем другой!». Да, ему это понравится не больше, чем Десятому сидеть за пазухой (воображаю, какой разгон Пятый устроил бы за попытку помочь ему разобраться с его внутренними проблемами), но желание возникает.

Красивый и внешне спокойный Доктор неспокоен и несчастлив.
Ему бы отдохнуть, ему бы остановиться, ему бы разобраться в себе. Но подумать ему не дают. Пятый – первый доктор, который допускает возможность собственной смерти. Насовсем. Он готов умереть, иногда возникает страшное ощущение, что он хочет умереть. Такого с ним раньше не было.
Он ближе других к Десятому и Одиннадцатому.

Инсайд, да, инсайд постфактумный фанатский и дремучий. Но в моем представлении Пятый - это первый доктор, который понимает, каким-то чутьем вне разума осознает, что будет плохо. Словно именно в эру Пятого в жизни Доктора начинается тот надлом, который приведет его к гибели Галлифрея и бремени последнего.

Улыбка Пятого – зимнее солнце. Светит редко, но без него жизни нет.
Жаль, что его было так мало. Интересно, к чему бы он пришел.

Разрозненное про эру Пятого:

Мастер. У себя algine прекрасно сказала про него: «При всей его ненормальности, жутком смехе и любви к бархату - у него на редкость осмысленный тяжёлый взгляд. Он с такой серьёзной жаждой смотрит на Доктора, что это чудесно. Видимо, хочет, чтобы Доктор его простил. И вообще хочет быть рядом.»
Мастер Пятого дикий, суматошный и навязчивый. Навязчивый-навязчивый. Навязчивый, как «меня зовут Фрида!» Он нарывается, он лезет на рожон. Ну давай, ну ответь, сделай что-нибудь наконец, и пусть будет как раньше.
А Доктор хоть и действует, но не отвечает. И как раньше уже не будет.

Третий о Мастере: «Буду с нетерпением ждать следующей встречи» (с.«Террор автонов»)

Четвертый (в «Смертельном убийце»): «Самый опасный повелитель времени. Можно сказать, квинтэссенция зла». Доктор улыбается и похлопывает ладонью по Тардис Мастера. Его любимый враг выжил и готов свалить, Доктор знает об этом. Сенаторы стоят рядом и не понимают. Боже, надо быть сановным галлифрейцем, чтобы не заметить всю неуместность земных напольных часов в коридоре Цитадели! Но не для них было сказано.
Так и слышится ответное скрипучее: «Спасибо, иногда надо услышать о себе что-то хорошее». Жизнь продолжается, Доктор доволен.

А Пятый просто смотрит и молчит.

Турлоу. Его лисичество. Украшение сезонов. Потрясающий персонаж, совершенно особняком стоящий в галерее спутников Доктора. Скрытный, неоднозначный, скользкий, как масленок под вилкой, двусмысленный, нацеленный на выживание не хуже Мастера. Турлоу – спутник с большой и очень темной тенью. И уже хотя бы этим близкий Доктору – им обоим непросто. Боюсь, в нью-скул таких не будет.
Еретическая мысль, но меня всю дорогу не покидало ощущение, что при всем эмоциональном новокаине Пятого у него с Турлоу хотя бы раз было

Дэвисон – прекрасный актер. Любимый момент, когда нововоплотившийся Омега пробует улыбаться, вспоминая, как это делается. И видно, что это не Доктор, это Омега – в лице просвечивает иной бэкграунд, совсем другая личность.

А еще Пятому чрезвычайно повезло со сценаристами. Практически ни одной проходной серии.


Галлифрей
О нем отдельно. Я давно собиралась написать об этом. Да, я в пространстве Доктора видела не все, и, возможно, там есть что-то, способное разом перечеркнуть мое представление о Галлифрее, но пока я ситуацию вижу так.

Каждый раз, когда на пути Доктора встает Галлифрей (а он именно встает и именно на пути, восходя, как злая звезда), я думаю о Салтыкове-Щедрине. Потому что Галлифрей взывает к российской государственности как ничто другое. Я узнаю этот строй, я слышу знакомое скрипение государственной мысли. Нафиг знак Рассилона. «Держать и не пущать!» - вот, что должно быть начертано на их гербе. И не ради стабильности – ни к какой стабильности их политика не привела, а ради сидения на попе ровно. Кто ровнее сидит, тот просидит дольше. Косная, бюрократическая, погрязшая в коррупции, местничестве и подсиживании геронтократическая структура, громогласно отказавшаяся от идеи прогресса. С имперскими понтами, с постоянным предпочтением буквы, а не духа, с абсолютной непереносимостью любой инакости, с требованиями безоговорочной лояльности, при этом не обещая никакой поддержки за эту лояльность.
Не странно, что в итоге их загнали в угол бойкие и расово верные мутанты в броне, мне странно, что этого не случилось раньше. Когда у них происходит что-то незапланированное, они беспомощны как дети – напуганные, трусливые и подлые старые дети.
Отношения Галлифрея и Доктора - это отношения царя и Федота-стрельца. Слово царя тверже сухаря (с). Если Доктор надобится, его тут же выдергивают и, не считаясь с его желаниями, посылают на Скаро или в какую-то другую жопу мира. Справится – хорошо, не справится – Галлифрей все равно в выигрыше. А уж идея убить Доктора в рамках очередного беспомощного сливного решения – просто общее место. Я понимаю, почему Десятый, едва заслышав о Галлифрее, ухватился за чужой пистолет. В самом деле, сколько ж можно!
Хотя, подозреваю, что Галлифрей с возрожденным Рассилоном (и идеей русского космизма как стратегии выживания ) это еще большая амброзия. Думаю, Рассилон, как только его возродили (так полагаю, в последний момент, когда других решений у них уже не осталось), должен был просто во имя санации перебить половину заседателей из руки Омеги. С криком «До чего довел планету этот фигляр Пе Же!» (с. Кин-дза-дза)
Не каждому везет с родиной.
Ну да не в России это подробно объяснять.