Сейчас святки, но это не святочный рассказ.
Не знаю, как определить жанр этой странной вещи. Не знаю даже как определить рейтинг.
Но точно знаю, как хотела бы называть эту смесь ужаса, снов и потакания собственной темной половине.
Это черная открытка.

Автор: Undel
Самый сладкий запах

Я всегда знаю, когда брат входит в комнату. Он бывает очень тихим, если захочет, но я узнаю его всегда. Еще не скрипнет половица, не вздрогнет ручка двери, а я уже чувствую – он рядом. Это все его запах. Самый сладкий в мире. Я необычайно чувствителен к нему. Достаточно одного вдоха – и мое сердце вздрагивает, но я не подаю вида и жду, пока он не подойдет совсем близко. Тогда я улыбаюсь и открываю глаза.
Он мой младший брат. Обычно он ночует у матери, но часто сбегает и приходит ко мне. Иногда по коридору, а иногда выбирает кружной путь, через сад. Тогда его пятки холодные и грязные, а ладони ледяные, как у лягушонка Я беру его пальцы и дышу на них или засовываю в рот, чтобы согреть. А потом мы лежим и болтаем в темноте о всякой всячине, пока не уснем. Утром его уже нет, думаю, его уносит мать: ей не нравятся такие вещи. Еще ей не нравится, что он выходит из дома – бог знает, чем это может закончиться. Поэтому за завтраком мы молчим.

Мы живем уединенно, в глубине старого сада. Говорят, раньше сад был больше, но одичал и зарос, и теперь неизвестно, где кончается сад и начинается лес. От ограды остались одни воспоминания. Мне нравится думать, что все это наша земля, наше сказочное царство. Мы с братом часто играем там. У нас много тайных мест. Можно забраться на дерево, можно сделать домик из травы, а можно спуститься к реке и вернуться с охапкой камышей, хоть мама и говорит, что это плохая примета. Нельзя только выходить к шоссе, но это понятно. Да и неинтересно: все равно там ничего нет, кроме машин. Они даже не останавливаются, просто проносятся мимо, к городу. Есть и другая дорога, но туда нельзя тем более. И не потому, что запрещает мать. Я и сам туда не пойду.
Когда-то она была главной дорогой, но потом построили скоростную магистраль, а эту забросили и она ветшает стремительно и неудержимо. Иногда ее используют как объезд. Это неудобная дорога: асфальт крошится по краям, черные трещины прорастают травой и скоро вздыбятся, как хребет, если там упадет дерево, его уберут только через пару дней. Но хуже всего одно место – мне неприятно и думать о нем.
Раньше там был ручей. Чтобы он не подмывал дорогу, для него проложили трубу, но потом ручей пересох, и осталась бетонная нора, утопленная под шоссе. Темный лаз с двумя входами. С одной стороны он зарос ивняком, с другой к нему ведет пологий глинистый склон, по которому можно подняться и заглянуть внутрь. Там нет ничего, кроме грязи, но почему-то эта труба пугает меня до дрожи. Она похожа на логово, на нору животного. Кажется, если подойти и заглянуть, кто-то неожиданно глянет на тебя с другой стороны. Там туман поднимается от земли. Холодный сырой туман. Иногда я представляю, как он выползает оттуда желтыми клубами. Туда можно залезть и спрятать вещи. Там можно даже спрятать труп.
Думаю, там все и началось.

читать дальшеУ нас пропадают люди. Кто-то крадет их из тумана. Это я заметил: чаще всего он появляется в ненастную погоду. Если на улице сырость и мгла, значит, он рядом. Три месяца назад пропала первая девочка. Потом их было много, и все это дети, маленькие дети. Самому старшему нет и двенадцати. Мать не говорит со мной, поэтому мне приходится подслушивать разговоры. Считается, что на его счету уже десять жертв. На самом деле больше – двоих еще не нашли. Одного он утопил в болоте, другую спрятал в странном темном месте вроде той трубы в земле. Я сам видел ее там. Иногда он их режет, иногда душит, может выпотрошить тело, а может оставить как есть. Он непоследователен, он словно пытается что-то о себе понять. В газетах даже пишут, что, возможно, убийц несколько. Они не знают, кого искать.
Я знаю.
Не могу объяснить, но иногда я словно вижу его – смутно, так вспоминают давний сон. Он высокого роста, у него длинный плащ и шляпа, которую он надвигает на самые глаза. Я вижу только острый нос и подбородок. И рот - невозможно прямой, будто прорезанный лезвием. Жаль, что я не вижу его глаз. Если бы я посмотрел в них, я бы многое понял.

***

Каждый раз, когда находят тело, мать запирает меня дома и не выпускает никуда, даже в сад. Но брат слишком мал для запретов, он выбирается, и я иду за ним. Стоят холодные влажные дни. По вечерам туман подступает к самым окнам. Если пахнет сладким запахом, значит, брат там, и я выхожу его искать. Как сказать ему, чтобы он не выходил, чтобы не подходил к чужим, не заговаривал с ними, что это может быть опасно. Но за ним так сложно уследить.
Он быстро растет, быстро всему учится, скоро ему станет скучно со мной. Иногда он вредничает и забирается в воду. Я не могу плавать, мне нельзя. Поэтому стою на берегу и жду его. Он вылезает и приносит мне кувшинки, речные травы и водоросли – его расстраивает, что в воздухе они некрасиво обвисают. Но мы приходим домой, опускаем их в воду и они распускаются вновь.
Дома я мою его. У нас есть игра. Я закрываю глаза и прикасаюсь к нему. Я должен угадать часть тела – это не так просто, он все время вертится. Но я знаю его тело как собственное и угадываю. Всегда. Брат повторяет за мной на своем тайном языке. Ему мало слов, он придумывает свои, а когда не хватает их, жмурится и щелкает языком.

***

Первой была рука, выныривающая из тумана. Я даже не могу сказать, мальчик там был или девочка – я помню только руку в перчатке, зажимающую рот, и потемневшие от ужаса глаза.

***

Мать не отпускает меня одного. Смешно. Как можно бояться за меня, когда есть брат? Мне совершенно нечего делать. Сегодня я весь день сидел и смотрел на ветку за окном. Рябина? Нет, наверное, боярышник. Красные продолговатые ягоды и паутина, полная дрожащих дождевых капель. Я пытался нарисовать ее, но сломал грифель и просто смотрел на нее, пока не стемнело, и брат не пришел ко мне. Мы играли в цвета. Я показывал карандаши, а он отвечал.
Красный – ягоды.
Желтый – солнце.
Зеленый – листва.
Черный…
Брат кусал карандаши и пробовал грифель на язык.
Там тоже красные ягоды. Там найдут девочку. Ее косы успеют промокнуть. Когда ее поднимут, из-под ноги выбежит маленькая черная ящерица. У девочки не будет печени.

****

Я знаю, где он появится в следующий раз. Это будет на празднике. День города, его все-таки не отменят. Я видел тусклое небо и фейерверки, веселый мертвый свет. Он будет ходить по улицам в костюме зверя – огромная нелепая кукла, раздающая детям флажки. Мысленно я пытался снять с него маску-голову, но под ней был тот же зверь. Он смотрел на меня и улыбался.
Он заберет двоих – сначала одного, потом другого. Два мальчика. Когда их найдут, они будут держаться за руки. Зачем он делает это, что он хочет от них?
Ходит зверь в костюме зверя. И улыбается.

Я знаю, как все будет. Но куда я с этим пойду?

***
Я думаю о тумане, о расплывающихся пятнах фонарей, о том, кто бродит и ищет. Почему он пришел сюда? Всему должна быть причина – ему тоже. Та труба в лесу. Они как-то связаны. Это место притягивает зло, наверное, оно притянуло и его. А может быть, он просто ехал по своим делам, свернул не туда, и неожиданно что-то позвало его из-под земли. Он вышел из машины, спустился к трубе, заглянул и…

***
Красный – кровь.
Желтый – туман при свете фонарей.
Черный – дыра в земле.

***
Сегодня я показывал брату птиц. Я взял атлас, мы пошли далеко и гуляли весь день. Птицы его совершенно не боятся. Он ложится в траву и замирает, притворяясь мертвым, а они подскакивают и берут пищу из его вытянутой руки. Я думал, он попытается их поймать, но он просто подглядывал за ними из-под ресниц. Он ловит бабочек и жуков, однажды принес мне пойманную рыбку. Но птицы это птицы.

***
Иногда меня охватывает странное темное чувство. Я не хочу, чтобы он взрослел, я хочу, чтобы он всегда оставался моим маленьким братиком. Я хочу быть для него всем на свете. Он лучше меня, он совершеннее меня. Я болен, а он будет прекрасным и сильным.
Он все чаще исчезает куда-то. Когда мы вместе, он молчит, будто прислушиваясь к тайному голосу. Вчера он пришел, перемазанный странной грязью. Я хотел обнять его, но почувствовал запах тины, гнилую вонь. Я спрашивал, где он был, но он не отвечал, он смотрел на меня и усмехался, покусывая пальцы. Тогда я ударил его – первый раз в жизни я ударил его - и он убежал.

Я нашел его у реки. Он стоял среди белых цветов, голый по пояс, он звал меня. Его чистота разрывала мне сердце. Он болтал и пел. Его глаза светились в темноте. Он сказал, что если я не буду любить его, он умрет. Я унес его домой.
Дома он встал на руки и стал быстро-быстро скакать на них. Ладошки оставляли следы в пыли. А потом мы были вместе. В этом не было ничего плохого и нечистого. Мы лежали голые, его кожа горела как огонь. Он сел мне на грудь и спросил, что там бьется.
- Это сердце, - ответил я. – Это сердце.

***
Что-то происходит. Я перестал видеть убийцу. Я вижу только трубу, черный вход в нее. Гнилая вонь, запах сырости и тины пробирается в комнату сквозь запертые окна. По ночам меня трясет, и только присутствие брата не дает мне окончательно потерять себя. Он прижимается ко мне головой и смотрит своими удивительными глазами. Я обнимаю его, прячусь носом в его волосы, в сладкий детский запах. Но когда я засыпаю, я чувствую, как его ладошка выскальзывает из моей. Я должен остановить его, я должен быть рядом, но веки слипаются, сладкий запах становится все сильнее. Брат целует меня в губы. Белые цветы смыкаются надо мной. Наутро на простынях свежая земля. Он бегал среди цветов полуночи. Он опять играл без меня.

***
Я не могу. Я больше не могу это выносить.

***
Он исчез, мой брат исчез. Я ждал его весь вечер, но он не приходил.
Мать сидела, положив руки на стол. Над ее головой раскачивалась лампочка, выхватывая то разбитое зеркало, то рамку без фотографии.
Мать смотрела на меня сухими яростными глазами и говорила, что она так больше не может, что надо уехать. Я никогда не видел ее такой.
Я спрашивал, где брат, но она не отвечала.
Я кричал, где мой брат, но она не отвечала.
Она пыталась удержать меня, но я вырвался и убежал.

Я бежал в тумане и звал моего брата. Но не было сладкого запаха, что-то темное, скользкое окружало меня со всех сторон. Я сбился и потерял направление. Деревья выступали из мрака, я налетал на них грудью и падал. Ветви били меня по лицу. Я вставал, я кружился на месте, я опускался на колени и лез наугад, но выбрался, вырвался куда-то - я не знаю, куда. В пятно пустоты среди тумана. Идти стало легче, я понял, что ступаю по дороге. Странная и узкая, совсем незнакомая, она словно уходила под ногами вниз. Иногда хлюпала водой, камни врезались в подошвы, но потом расступалась, делалась гладкой и твердой, какой-то окончательной. Я бежал и понимал, мне не свернуть с этой дороги. Она несла меня.
Впереди во мгле забрезжил желтый свет. Два тусклых огромных пятна. И я уже знал, что увижу. …Он стоял там, рядом с лоснящейся черной машиной. Плащ поблескивал от сырости. Наконец, в свете фар, я увидел его глаза. Пустые и белесые, в них не было ответа. Я посмотрел себе под ноги - я бежал по руслу пересохшего ручья, а он ждал меня в конце пути, у черной трубы под дорогой.
Медленно поднял он руку, что-то блестящее было в ней. Я отступил. Но нога поскользнулась в грязи, поехала вперед, я стал падать, тень пронеслась над головой, а дальше… не помню. Я даже не помню, как коснулся земли.

Человек в желтой куртке поверх формы склонился надо мной. Его некрасивое лицо заслоняло свет. Когда он выпрямился, я увидел других. Они ходили внутри огороженного лентой прямоугольника, переговаривались между собой, фотографировали, записывали. Несколько машин стояло на обочине. Кто-то говорил по рации:
- Та-ва. Тара-ва.
Я сжал виски и заплакал.
Мелкий невесомый дождь сеял с неба, я промок насквозь, зубы мои выбивали дробь.
- Та-ва. Тара-ва, – сказал человек в форме. Его рот открывался медленно-медленно, но на этот раз я понял, что он имеет в виду. Рядом с ним, метрах в двух от его ноги маячило бурое пятно. Он хотел, чтобы я на него посмотрел.
Я повернулся – это удалось мне не сразу - и увидел тело. Оно сидело, прислоненное к трубе, а у ног лежала оторванная голова. Кругом все было в крови, даже дождь не смыл ее до конца. Это был он, убийца. Я узнал его сразу. Кто-то выпотрошил его и раскидал внутренности по траве. А сердце насадил на ветку – как странный плод, как прекрасное украшение! Скользкую мокрую землю вокруг покрывали следы. Но не мои. И не его. О, тайные цветы! О, радость полуночи! Тут я не мог ошибиться. Ладони моего брата, шестипалые звездочки. Я наклонился и поцеловал одну из них. Я снова мог говорить, я был счастлив и спокоен.
Убийца мертв. Ни на кого больше не взглянут его пустые глаза. Он мертв. Но кто тогда убил его? Людей в форме это тоже интересовало. А еще их интересовало, что я здесь делаю. Я пробовал быть честным, я рассказал про брата, но они мне не поверили. Они говорят, у меня вообще нет брата.
Но он есть. Им пахнет мое полотенце, мои волосы, моя подушка. Все, к чему он прикасался. Его не спутаешь ни с чем. Запах моего брата. Самый сладкий в мире запах. Откуда бы ему еще взяться? А потом, мать. Если не брат, тогда скажите, зачем мы столько переезжаем? Почему на окнах решетки? Не на моих окнах – на ее. Она запирает двери, она раскачивается и кричит в темноте его имя. Кощунственно так думать, но иногда мне кажется, что она его не любит и не хочет, чтобы он приходил.
Есть еще одно доказательство. Самое важное из всех. Они хотят забрать меня, они не верят мне. Они хотят разлучить нас, но они не понимают: если мой брат не придет ко мне, он придет к ним.