Как же это было прекрасно! Когда мы с подругой вышли из кинотеатра, то могли только переглядываться и говорить: "а ты помнишь..." или "а вот этот момент...".



Конечно, очень узнаваемый Миядзаки. Попавшая в беду девочка, фантасмагорично отрисованная нечисть и удивительно теплая, человеческая история. Совершенно иной подход, чем на Западе. Нечисть не рубится в капусту во имя вящего торжества Сил Добра. Ведьма с пустошей - старая женщина. Жестоко и невежливо заставлять ее подниматься по крутой лестнице, особенно если ты сам пригласил ее в гости. В итоге все они - и хорошие и плохие (хотя нет, не плохие, а... неправые), оказываются вместе в уютном заколдованном доме, где прячутся от войны.



Война. Особенно меня потрясли две вещи. Первая - в самом начале фильма - женское платье, выдержанное в цветах государственного флага, и шляпка, украшенная маленькими пушками. Это же гениально: маленьким штришком показать общественный настрой, радость ожидания войны. И второе - как изображены самолеты. Они машут крыльями. Именно машут, как птицы, с которыми самолеты так часто сравнивают.

Я сидела, раскрыв рот. Все было невероятно, и при этом так, как надо. После таких мультов можно еще какое-то время мириться с этой подлой жизнью. Я совершенно очарована.

Ну, что поделать. Не всякий фик удачный. Но прочитать за последние несколько дней столько неудачных фиков... Очевидно, в моем гороскопе как-то не так встали звезды. Поэтому сейчас я буду жаловаться.



1. Почему каждое слово непременно надо упаковывать в прилагательное?!

2. Почему каждая фраза выглядит так, будто ее полтора часа лепили из пластилина, как поделку на выставку детского творчества?!

3. Почему рождаются на свет такие обороты, как "истекающее кровавыми слезами одиночество" и "блондинистость волос, разметавшаяся по подушке"?! И добро, если они не встречаются в одном предложении!

4. Почему через текст приходится продираться, как сквозь чащу, вспоминая незабвенное "на середине жизненной дороги, я заблудился в сумрачном лесу"?!

5. Почему авторы не понимают, что есть вещи, которые НЕ ГОВОРЯТСЯ от первого лица, иначе это выходит комично и нелепо?!

6. Почему перед тем, как запостить свое творение, автор не удосуживается элементарно загнать его в Word, который мог бы дать ему ряд ценных советов?!



Да и это все не главное. Порой читаешь фик: и написано коряво, и в этом месте лично ты не так бы сказала, а все равно - кавай. Сидишь, улыбаешься, настроение приятное. А есть фики - ну, ни уму ни сердцу. Прочитала - и словно мыла наелась.

Я знаю, что В ЖИЗНИ никому не напишу это в отзыв. Но, блин, как же я устала!

Нашла прелестный стишок:


"Антропофагу антропофаг -

Друг, товарищ и саркофаг".

Сказка ложь, да в ней намек. Написано по мотивам одного затейливого сна.





читать дальшеРодня



«Когда у тебя много родни – это хорошо или плохо? - думал малыш, прижавшись щекой к подушке. – С одной стороны – хорошо. Много подарков на День Рождения. Правда, некоторые подарки ужасно дурацкие, но мама говорит, что главное – внимание...

....С другой стороны, в доме всегда полно народа, все ходят, хлопают дверями, ругаются, а до него никому нет дела. Особенно в такие дни, как сегодня».

Было десять часов утра. Папа с мамой уже ушли, брат тоже. Сестры шумно собирались.

- Сколько можно торчать в ванной?! – вопила старшая сестра.

- Не лезь ко мне!

- Я опаздываю!

- Где моя заколка?!

- Я откуда знаю?! Немедленно выходи оттуда, жирная корова!

Дверь ванной с грохотом распахнулась.

«Сейчас будет…» - подумал малыш. Из коридора послышался визг и ругань. Младшая сестра не любила, когда ей напоминали о ее весе.

- А где мой фен?!

Малыш вздохнул, взял с тумбочки фен и понес его сестрам. Те, красные, всклокоченные, стояли в коридоре. Старшая – высокая, красивая, злая, в африканских косичках и голая по пояс. Напротив нее – младшая – толстая, некрасивая, с ранней сединой и тоже злая. Обе взрослые и незамужние. Малыш мечтал, чтобы кто-нибудь взял в жены хотя бы одну из его сестер. Но ему казалось, что оставшаяся сестра без компании зачахнет. Поэтому замуж выдавать надо было бы сразу обеих.

«Если бы нашелся такой герой, я бы подарил ему свой мячик. Если бы у меня был мячик…».

Малыш протянул фен младшей сестре.

- Интересно, а что он делал в вашей комнате?! Опять Никсе утащил?

Никсе – приятель брата. Когда он ночует у них, то всегда сушит голову в комнате, чтобы поменьше встречаться с остальными домашними. Малыш его хорошо понимал, поэтому не выдал.

Он вернулся к себе и опять забрался на тахту. «Когда они, наконец, уйдут?». Он бы сам ушел, но мячик лопнул, так что ничего не выйдет. Зря только одевался.

- А что, еды нет? Все сожрали?! Это не дом, а проходной двор! – сестра нарочно кричала громко, чтобы слышала тетка, которая собиралась в гостиной.

«А вот если бы можно было выбирать родню, - размышлял малыш, - кого бы я оставил? Ну, конечно, маму и папу. Брата. Бабушку. И сестер тоже – странно представить себе дом без сестер. А вот без дяди Отто очень даже можно. И без его противного сыночка Людвига. И вообще без всех этих дядей и тетей, которые являются без приглашения и сразу идут на кухню. Хотя, не все тети одинаковые. Например, тетя Биджли хорошая».

Малыш вспомнил тетю Биджли – мамину сестру, веселую и красивую. Она приезжала не поесть, а просто повидаться, помнила, как его зовут и всем дарила подарки. Тетя была замужем, но приезжала без мужа и детей – за что малыш был ей особенно благодарен. Однажды он из вежливости спросил, почему она их не привозит. Тетя Биджли рассмеялась и сказала, что они здесь при желании не поместятся.

Громко хлопнула входная дверь. Потом еще раз и еще. «Когда в доме нет еды, все быстро разбегаются».

Малыш подошел к окну и посмотрел во двор. Ему казалось, что родные сегодня шумят нарочно, чтобы еще раз напомнить, что он-то никуда не пойдет.

«Ну и не надо. Побуду один. Телек посмотрю» - но тут малыш вспомнил, что телевизор сломан и расстроился еще больше. Он прошел по квартире, заглянул в комнату родителей, в гостиную. Все ушли.

Малыш вернулся к себе. Полежал на ковре, поразглядывал от нечего делать картины брата. Брат рисовал лилии, и печать у него была «Мастер лилий». Никсе ничего не рисовал, зато писал стихи и умел складывать фигурки из бумаги: они стояли на книжной полке. Никсе и его научил. Правда, у малыша получалось не так ловко, но журавлики и лягушки были очень даже ничего.

«Этим и займусь» - подумал малыш и полез в тумбочку за бумагой. Бумаги не было.

«Из газеты, конечно, хуже, но тоже можно». Малыш сходил в гостиную, принес пачку газет. Нужно оторвать лишнее, чтобы получился квадрат. Так учил Никсе. Никсе вообще ему нравился. Тихий, приятный, не орет никогда. Правда, когда они с братом начинали секретничать, то выставляли малыша из комнаты. И ему приходилось идти на кухню. И встречать родню: «здравствуйте… да, подрос… да, весь в бабушку… проходите, пожалуйста, угощайтесь».

Малыш сложил газетный лист и начал аккуратно отрывать по сгибу. Получился ровный квадрат с заглавием: «…як орудует в столице». Малыш полюбовался и отложил в сторону: квадратов нужно заготовить много. На следующих было «Новая жерт…» и «…реда убийств!». Наконец квадратов накопилось достаточно, и малыш принялся за журавлика. Тут в квартире раздались шаги.

«Опять кто-то пришел… А может мама? Она же обещала принести мячик!» - малыш вприпрыжку выбежал из комнаты.

В коридоре никого не было. Зато на кухне стоял человек: черная фигура на белом фоне окна. Малыш его не знал. Но это не имело значения.

- Здравствуйте. Мы вам рады. Проходите, пожалуйста. Угощайтесь. Но еды в доме нет.

Человек улыбнулся:

- Какой вежливый мальчик… Ты один?

- Сейчас да. Но вы подождите, вечером все соберутся. А вы тоже мой дядя?

Человек негромко рассмеялся. Малыш искоса посмотрел на него: мама учила, что разглядывать родственников ужасно неприлично, даже неприличнее, чем не здороваться.

- Нет. Я твой друг. Твой близкий друг… - человек облизал губы. – Здорово, да?

- Здорово, – без энтузиазма отозвался малыш. – Тогда пойдемте ко мне. «Какой он неприятный, этот друг, – подумал он. – Наверняка, родственник».

Он привел друга в свою комнату и усадил на тахту. На полу лежали приготовленные для журавликов газеты. Человек поднял одну и показал малышу.

- Ты умеешь читать?

- Умею, – вздохнул малыш. «Ага, сначала читать, потом считать, потом песенку спеть…».

- Тогда прочти. Вот здесь, – человек отчеркнул ногтем строчку.

- «О-пас-ный мань-як до сих пор не пой-ман» - по складам прочитал малыш. – Я могу и быстрее читать. Только здесь очень мелко и слова длинные. «На оче-ред-ном со-ща…».

- Нет, не так! – человек вырвал у него из рук газету. – Дай, я сам. «На очередном совещании столичного ГУВД принято решение… Число жертв приближается к… - Ну, здесь они ошиблись. – Хитрый, неуловимый… Звериная жестокость…».

Человек посмотрел на малыша:

- А ты знаешь, кто такой «маньяк»?

- Наверное, это вы, – ответил малыш.

- Какой догадливый… - человек потрепал его по волосам и погладил по коленке. – А ты знаешь, что делают маньяки?

Малыш чуть отсел: он не любил, когда его трогают.

- Те, кого называют маньяками, почему-то убивают людей, – вкрадчиво продолжал новый знакомый. – А особенно - маленьких мальчиков и девочек. Таких, как ты.

- Вы тоже убивали?

- И я. Так сказать, положение обязывает, – человек засмеялся собственной шутке.

- И скольких вы убили? – тихо спросил малыш.

- Двадцать девять. Одного для ровного счета не хватает. Одного мальчика.

Малыш задумался.

- А вы каждого по особенному убивали или всех одинаково?

Человек хохотнул.

- Ах ты милый мой. И ведь не боишься. Маленький…

- Только целоваться я с вами не буду. Петь тоже – честно предупредил малыш.

- И не надо! – человек продолжал смеяться, а затем вдруг перестал и серьезно спросил: - А если ты такой умный, может скажешь мне, для чего я это делаю? Подожди-подожди, не отвечай! Я тебе подскажу: я кое-что собираю… Ну, маленький, что я собираю?

Малыш скучно посмотрел в его сторону.

- Ну, это проще простого. Вы собираете черепа.

Человек вздрогнул:

- Как ты догадался? Прочел, да? Прочел?

- Не-ет.

- Тогда как?

- А вы не обидитесь?

- Нет, не обижусь! Говори!

- Ну… Я подумал, что если у вас своего черепа нет, вы должны собирать чужие…

Человек глотнул воздух и закашлялся. Лицо побагровело. Пальцы скомкали газетный лист.

Малыш сидел, потупившись: ему было очень стыдно. Он знал, что говорить гостям, что с ними что-то не так - еще неприличнее, чем просто их разглядывать. Ему захотелось сделать для друга что-нибудь приятное.

- Не расстраивайтесь, пожалуйста. Если для вас это так важно, то я могу позвать дядю Отто. Он тоже коллекционирует черепа. Может, в его коллекции есть ваш. Конечно, за так он его не вернет, но может продать. Или поменяться. Я сейчас.

Малыш подбежал к калошной стойке, взял красивую черную трость с набалдашником в виде мертвой головы и с размаху стукнул ей по стене. Дядя Отто не любит, когда так делают. А он не любит дядю Отто. Трость вырвалась из рук малыша, прочертила в воздухе длинную вертикальную черту и оттуда, потирая лоб, вышел дядя Отто.

- Доннерветтер! Какого черта! А, это ты?

- Дядя Отто, - быстро сказал малыш, – у нас гость. И у него к вам дело. По поводу черепов, – малыш перешел на шепот. – Он говорит, что он мой друг, но мне кажется, что он – наш родственник. Вы бы посмотрели, а?

- Черепов? Вундершён. Ну, где он? – дядя Отто широкими шагами прошел в комнату и остановился в дверях. По гладкой дядиной роже расплылась улыбка.

- Нет, кинд, это не родственник. И не друг. Это – еда!

Дядя Отто выпустил из пальца длинный ягуаровый коготь, и, подцепив гостя за шею, поволок на кухню. По дороге он пнул боксерскую перчатку. Из нее выскочил белобрысый Людвиг и, заржав, захлопнул кухонную дверь перед самым носом малыша.

А затем прихожая как взбесилась. Вещи подскакивали, прыгали по полу, и из них один за другим высыпались родственники. Из шляпы вылез дядя Вицли, рожок для обуви обернулся теткой Тимой, а одежная щетка – ее дочкой Эришкой. Щелкнув портсигаром, вернулся папа. Из траченного молью пальто с меховым воротником вышла бабушка и на тяжелых лапах прошла на кухню. Малыш ее окликнул, но в этом гомоне и топоте она его не услышала.

Из тапочек выскользнули сестры. Из пудреницы под зеркалом – брат и Никсе. Они давно пользовались одной вещью. Брат обнимал Никсе за талию. Никсе целовал его в шею. Они были так заняты друг другом, что тоже не заметили малыша. Малыш стоял, глотая слезы. Наконец, раскрылся зонтик, и оттуда вышла мама. Малыш бросился к ней и зарылся лицом в юбку.

- Ну, что случилось? – ласково спросила мама.

- Это был мой маньяк, – всхлипнул малыш. – Он пришел ко мне! Я его сам добыл, сам! А меня теперь даже не пускают!

- Ты мой молодец, умница. Не обижайся. Ты же знаешь - ты младший. А младшие кушают после старших. Тебе хватит – он много жизней съел, еще и на завтра останется.

- Если вы так, я вообще есть не буду!

- Не надо расстраиваться. Смотри, – мама полезла в сумку – я тебе мячик принесла. Теперь ты сможешь пойти гулять.

Малыш прижал мячик к животу и улыбнулся.

- Вот и хорошо, – мама обняла его за плечи и кивнула в сторону кухни. – Посмотри, какие они все-таки славные. Какая у нас большая дружная семья!

Малыш посмотрел на вздыбленные холки, клыки и клювы, когти, доспехи, фуражки, бархатные мантии и куски арматуры.

- Да.

Из кухни вышли брат и Никсе. Прошли мимо малыша и заперлись в комнате. Все в доме знали, что они собираются пожениться. Даже бабушка перестала ворчать по этому поводу. Особенно когда узнала, что правнуки все-таки будут, хоть и не скоро (раз в шестьдесят лет Никсе мог принести потомство).

Но малыш все-таки обиделся. «Если вы все равно целуетесь при всех, тогда зачем запираться? Чтобы показать мне, что я маленький?». Малыш бросил мячик в прихожей и ушел в гостиную.

Может и хорошо, когда у тебя большая семья. Пусть даже голодных духов. Но быть среди них младшим – ужасно!

Не знаю, куда присватать. Когда писала, ржала как сумасшедшая.

Есть такой роман "Студенты". Автор - Юрий Трифонов. Сюжет: как хорошее борется с чуть менее хорошим. Конечно, такую дрянь могу читать только я, но, по прочтении, яойные мысли в голову так и поперли.

Итак, яой плюс соцреализм. Гремучий коктель с соблюдением всех возможных штампов этого литературного направления.



читать дальше

...Комсомольское бюро третьего курса решило:

«За нарушение принципов коммунистической морали

объявить Сергею Палавину строгий выговор

с предупреждением»...

Юрий Трифонов. Студенты.



Сергей и Вадим шли по Моховой. Вадим – решительный, насупленный – впереди, а Сергей чуть сзади, отставая на полшага. Он то и дело забегал вперед, чтобы видеть лицо Вадима и выкрикивал нервно, зло, пытаясь одновременно и обвинить и оправдаться. Вадим старался сдерживать себя, иначе разговора не получится. А он очень важен, этот разговор. Он должен был начать его раньше и как комсомолец и как лучший друг Сергея. Тогда, наверное, им обоим было бы легче. Не было бы напряжения в голосе, уязвленного самолюбия, не было бы этой сцены на комсомольском Бюро, где Вадиму пришлось выступить и отклонить кандидатуру Сергея.

Небо – розово-белое, с легкими перистыми облаками – обнимало вечерний город. Мимо, с легким шелестом проезжали машины. Москвичи возвращались с работы – веселые, улыбающиеся: ведь завтра выходные, Первое Мая. Завтра все они выйдут на демонстрацию, держа в руках цветы и транспаранты. Праздник мира, праздник труда. Девушки в легких платьях, оживленно переговариваясь, стояли на остановке.

- Совсем тепло стало… – как-то невпопад сказал Сергей. Лицо его – бледное, с вертикальной морщинкой между бровей – вдруг показалось Вадиму очень уставшим. Это было лицо его друга, однокашника, которого он знал, наверное, всю жизнь и которому привык доверять. Этому Сергею хотелось положить руку на плечо, сказать что-то теплое, поддержать его. Но был и другой Сергей: Сергей в модном костюме, легковесный, эгоистичный, с фальшивыми интонациями, показным блеском. Именно с ним приходилось бороться Вадиму, чтобы вернуть того, настоящего.

- Я не мог поступить иначе – упрямо повторил Вадим. – Пойми, Сергей, это касается не только нас с тобой, это касается всего коллектива.

- Причем здесь коллектив?... – задохнулся Сергей. – Это было мое личное дело! Какое право ты имел выносить его на Бюро?!

Вадим остановился и посмотрел на Сергея.

- Нет, это дело общественное. Ты поступил низко, Сергей. Но хуже всего то, что этот поступок закономерен.

- Что ты хочешь этим сказать? – вскинулся Сергей.

- Я хочу сказать, что все это связано – тихо сказал Вадим. – Твои отношения с профессором Козельским; помнишь, ты защищал его, хотя знал, что он не прав. Соглашался с ним только ради того, чтобы он опубликовал твою работу. Домой к нему ходил… А потом первый бросил в него камень. Разве принципиальный человек, комсомолец так поступает? Потом, твое поведение в рабочем кружке: пришел, наобещал с три короба, а когда получил, что хотел – тебя и след простыл. И повесть твоя не удалась именно потому, что ты не знаешь жизни рабочих. По большому счету они тебе безразличны. Ты относишься к ним свысока, поэтому и повесть получилась формальная. А ведь среди рабочих есть очень интересные ребята. Например, Валя Батукин стихи пишет. Ученические, конечно, но свежие, искренние. Вот, послушай: «Мой цех».

Вадим нараспев прочитал:

- «…Здесь электрические дрели

Поют лирические трели

И пневмомолот

Вечно молод, весь день грохочет и стучит…»

Сергей презрительно вздернул брови:

- Ты ставишь меня на одну доску с каким-то Батукиным?!

- А почему нет, Сергей? Что тебя так задело в этом сравнении?

Сергей не ответил.

Вадим помедлил и перешел к главному:

- Наконец, эта история с девушкой… Когда она рассказала мне, что ты обещал на ней жениться, а потом бросил, я не хотел верить. Но потом у меня как глаза открылись. Сергей, ты катишься по наклонной плоскости. Я долго придумывал тебе оправдания. Пока не понял: надо положить этому конец. Твой моральный облик несовместим со званием кандидата в Партию. И я не мог скрывать это от коллектива. Мы все должны бороться за тебя. Мы не позволим тебе жить как раньше.

- Кто это «мы»? – выкрикнул Сергей - Андрей Сырых? Ремешков? Спартак? Лагоденко? Вадим, неужели ты не понимаешь? Они же мне просто завидуют! Потому что я умнее, способнее, лучше. Может я и был в чем-то не прав. Может быть. Но ты должен был поговорить со мной один на один! А не выносить все на Бюро. Я всегда считал тебя своим другом, а ты… Ты был хуже всех. Ты предал меня, Вадим, понимаешь? Ты предатель!

- Если ты хочешь считать меня предателем – пусть. – сухо обронил Вадим. – Но если бы я не выступил, ты бы так и не задумался о своем поведении… Я сделал это ради тебя, Сергей. И если ты этого до сих пор не понял, нам, пожалуй, действительно не о чем больше разговаривать.

Вадим пошел прочь, ускоряя шаг. Сергей стоял, сжимая руки в кулаки. Подошел автобус. Вадим взялся за поручень и услышал:

- Подожди, я с тобой…

Сергей в несколько прыжков нагнал автобус и вскочил в салон. Дорогой они молчали. Вадим искоса разглядывал Сергея – голубые с прищуром глаза, маленький шрамик на подбородке. Ветер ерошил волосы, и Сергей то и дело знакомым жестом убирал со лба светлую прядь. Интересно, зачем Сергей поехал с ним? Что он хочет ему сказать?

- Мама дома? – спросил Сергей, входя за Вадимом в полутемный подъезд.

- В командировке.

На улице было еще светло, но в квартире уже залегали тени. Вадим потянулся к выключателю.

- Не надо света.

Сергей опустился на диван и сжал виски руками.

- Знаешь, когда мы говорили там, на улице, я вдруг подумал: а может, так и должно было случиться? Ты действительно имел право обидеться на меня. Плохой, оторвался, забыл, наплевал… Но все-таки согласись, Вадим, там, на собрании – это было жестоко.

Вадим положил ему руку на плечо:

- У меня действительно не было другого выхода. – Он старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Сергей, ведь и мне было больно. Я понимал, что теряю друга. Но лучше искренние отношения, чем…

Вадим замолчал. Молчал и Сергей, отрешенно глядя перед собой. Иногда он болезненно морщился, и Вадим понимал, что он вспоминает Бюро. То, как Вадим сказал ему, что он недостоин быть кандидатом в Партию.

Тихо тикали часы. На улице стемнело. Вадим знал, что в эти минуты решается судьба их дружбы, что сейчас Сергей все поймет или уйдет навсегда, молчаливый и чужой. Потерянный для коллектива, комсомола и для него, Вадима.

И, наконец, из темноты, как с другого берега, донесся до него голос Сергея:

- Вадим!.. Вадим.

В глазах Сергея стояли слезы.

Вадим подошел к дивану, молча опустился рядом.

- Спасибо тебе, Вадим…

Вадим взял Сергея за руку, повернул ладонью к себе и прижался губами. Сергей разрыдался. Вадим поцеловал теплый сгиб локтя, там, где кончался рукав летней рубашки.

- Ва… Вадим, неужели ты правда мог написать на меня донос?

- Да, родной мой… да… – шептал Вадим, целуя губы, шею, мочку уха. – Он уже лежит у меня в ящике стола… Сереженька… милый мой… красивый… я же тебя убью, Сереженька… С вертухаями будешь, за пайку лагерную… Мальчик мой…

- Как ты мог?… - всхлипывал Сергей – Я стоял там один, на Бюро, оправдывался, а все… И ты… Мне было так одиноко… так страшно…

- А предавать не надо, Сереженька. Это тебе за профессора…

- Я… Я ему только книжки носил…

- В глаза мне смотреть!.. Только книжки?… Ну надо же… Значит, солгали мне… А человек погиб… Ну, все… Тшш… все позади… все хорошо… успокойся… И на конференцию ты поедешь… И в Партию тебя примут… Кого, если не тебя… Ты же самый лучший… Самый красивый…

- Но собрание… У меня же теперь выговор… Они не позволят…

- Боишься их?… А ты не бойся… Ты меня бойся, Сереженька… У меня на всех на них есть… А на тебя - больше всех… Ну, не надо… не плачь… Мы вместе, ты да я, да мы с тобой… Мы же их всех закопаем…

- Правда?

- Ну, конечно… Они же мизинца твоего… Вот увидишь, пусть только праздники кончатся… Они все у меня все получат…

- И Андрей? – ревниво переспрашивал Сергей.

- И Андрей, и Ремешков, и Лагоденко… Будет им и космополитизм, и низкопоклонство… Суки завистливые…



За окном занимался майский рассвет. Сергей спал, по-детски завернувшись в одеяло. Вадим смотрел на него.

Шел 1950 год…

Автор: Undel (то есть - я)

Жанр: миниатюры.
Люди, если вы это цитируете, указывайте автора, пожалуйста.


Йоджи Ямамото
Одень свою депрессию!

Hugo Boss
Никакие деньги не искупят горького сиротства.

Опыт рекламы
Надпись на стене: «ХУ…»
Голос за кадром: «Вам не кажется, что вам чего-то недоговаривают?
Обратитесь в наше информационное агентство».

Ложь
Если вы хотите увидеть лицо лжи, спросите вашего собеседника, занимается ли он онанизмом.

Поздравление
Сухие листья шуршали по холодной земле,
Пока лед иглами не пронзил лужи.
… И снег заглушил все звуки.
Надолго.
Наконец сырой ветер прорвал дыры в снежной пелене,
Разогнал серую завесу туч.
И солнце стало плавить сугробы,
Продавливать лед
И, торжествующе, обрушивать его в талую воду.
А потом, тихо и нежно,
Разжало кулачки бутонов на яблоневых ветвях.
Широко улыбаясь, мир начал жить сначала.
А ты
стал
старым.
С Днем Рожденья!

Курт Воннегут
Уютная гостиная. Два кресла, плюшевый ковер. Горит огонь в камине. Приятный собеседник со стаканом бренди в руке прохаживается по комнате. Он подходит к окну, отдергивает тяжелую штору, потом оборачивается к вам и с улыбкой говорит: «Это конец». И вы понимаете, это – действительно конец. Пьюти-фьют.

Легенда
Давным-давно боги разгневались на людей и разделили их на две половины. Верхнюю и нижнюю. Но в таком состоянии человеку было очень неудобно. Поэтому боги подумали и соединили человека обратно.
Соединить – соединили, но легенда осталась.

Stop Nuts! - опыт социальной рекламы
Комната на двоих в студенческом общежитии.
Действующие лица: Мозг и Натс.
Натс (стоя в дверях): Привет, Мозг.
Мозг (застенчиво): Здравствуй, Натс.
Натс (словно между делом): Мозг, а что ты делаешь?
Мозг (стесняясь еще больше): Да так… одеваюсь…
Натс (с улыбкой подходя ближе): Не спеши…
Голос за кадром: Натс! Мозг! Что вы делаете?! Немедленно прекратите! Уберите свет! Камера, камера стоп!!!
Слоган на экране: «Stop Nuts! Не давайте е...ть себе мозги!»

Гиду на заметку
В Питере, на площади перед Русским музеем стоят четыре колонны со срезанным верхом. Рекомендуемый комментарий: «Сии колонны срезаны гиперболоидом инженера Гарина. Слава русской инженерной мысли! И слава тому безвестному храбрецу, который, не убоявшись, оный гиперболоид у инженера Гарина отобрал. Чем спас для Отечества колоннаду Казанского собора, Ростральные колонны и протчая, протчая, протчая…».

Миф
Почему манекены не могут двигаться?
Потому что раньше все было наоборот: манекены двигались, сколько хотели. Они танцевали в своих витринах, и люди могли лучше рассмотреть, что на них надето. Но однажды один манекен захотел выбраться из витрины. Он взял гвоздь и начал царапать им стекло.
А другие манекены решили, что это музыка. Она им понравилась, и они стали делать то же самое. Манекены царапали стекла витрин днем и ночью. А люди зажимали уши, кричали и жаловались на судьбу. Тогда боги разгневались на манекены и сделали их неподвижными.
Но потом боги сжалились над манекенами и позволили им ненадолго оживать. Как только они оживают, то опять берут гвозди и начинают царапать стекло.
Они царапают, а люди – слышат.
Так в мире появился отходняк.

Пятая точка
Приглашаем Вас на открытие нового клуба «Пятая точка». Наконец-то Вы сможете побывать там, куда Вас так часто посылали…

Вергилий
Если ты неожиданно обнаружил, что твой спутник – Вергилий, велик шанс, что ты в аду.

Гадкий утенок
Иногда из гадких утят вырастают прекрасные лебеди.
А чаще – гадкие утки…

Реклама
Пустыня, голубое небо, ветер завивает песок на барханах. Двое. Стоят и оглядываются, будто они здесь впервые.
- Вот так мы победили сырость?!

Опыт автобиографии
В ранней юности меня наебали. С этого и началась моя половая жизнь…

Флирт
- Бу-бу-бу?
- Ха-ха-ха.
- Бу-бу-бу.
- Ха-ха-ха.
- Бу-бу!
- Хха-ха!
- Бу!
- Ха-ха!
- Бу! Бу-бу-бу-бу!
- Ха-ха-ха… Ха-ха… Ха…
- БУ-БУХ!!!
- …Кхе.

Пословица
Не тот друг, кто медом мажет. А тот, кто потом облизывает.

Сегодня я начала вести дневник. Вместо того, чтобы писать кандидатскую. Надеюсь, он доставит мне больше радости, чем диссертация.